Дэвид Кроненберг - Употреблено

Наоми оттолкнула его.

– Что за черт?! Ты меня укусил! – Она приподняла левую грудь и разглядывала следы зубов на нижней ее стороне. – Это ж надо! Просто не верится…

– Это не я. Это Аростеги.

Наоми отмахнулась: что, мол, за ерунда?

– Тематический секс. Знаю, ты этого не понимаешь.

– Не понимаю. У меня не бывает эротических фантазий.

– Тема – это не совсем фантазия…

И вот он уже держит в руках “Никон D300s ”, а Наоми позирует обнаженной. Ноги девушки ниже колен Натан обмотал простыней, так что видны были только бедра.

– Ну-ка, попробуй угадать, – предложил Натан, прячась от нее за фотоаппаратом. – Если я готовлю презентацию статьи, а ты – одна из моих героинь, о чем я собираюсь писать?

– М-м-м… Ты накрыл мне ноги простыней…

– Не просто накрыл.

– Ты их… спрятал.

– Не просто спрятал.

“Никон” дал короткую трескучую очередь – Натан расставил точки и многоточия.

Глаза Наоми расширились от удивления.

– Ты их ампутировал.

– Ага.

Наоми поерзала, поправила простыню.

– Ты имеешь в виду ту самую болезнь, когда человек хочет удалить какую-нибудь часть своего тела, потому что она вроде как лишняя?

– И ищет повсюду врача, который согласится отрезать вполне здоровую руку или ногу. Или и руку, и ногу.

– А в противном случае сам отпиливает пилой или отстреливает из дробовика. Да-да. Как это называется?

– Апотемнофилия.

– Точно. Больше известная как дисморфофобия.

– А в качестве психотерапии – ампутация.

– Нарушение целостности восприятия тела, биоэтический вывих. Аппетитно.

– Кстати, об этике, – Натан с фотоаппаратом в руках подошел к ней совсем близко. – По-моему, у меня приступ акротомофилии. Что делать?

Наоми смущенно хмыкнула.

– Я только “филию” поняла.

– Сексуальное влечение к людям с ампутированными конечностями.

Натан принялся тереться носом о ее бедро.

Наоми сдернула простыню, села.

– Мурашки по коже от твоих шуточек. – Она протянула руку. – Отдай фотик.

– Ой-ой-ой!

– Медицина – твоя прерогатива, а меня уволь. Я занимаюсь преступлениями. Это не такое грязное дело.

– Порой одно от другого отделить сложно. Я думал, свой фотоаппарат ты мне отдашь. Ты ведь, кажется, собралась обходиться айфоном. А у меня будет запасной.

Наоми шлепнула его протянутой рукой, и Натан отдал ей “Никон”. Она немедленно принялась удалять снимки.

– По-моему, ты только что пустила коту под хвост мою презентацию. Вот это настоящее преступление.

Наоми спрыгнула с кровати, стала запихивать “Никон” обратно в сумку. Сидя к Натану спиной, она разговаривала со стенкой.

– Слушай, ты ведь собирался в Женеву на эту… как ее? Всемирную конференцию по женскому обрезанию? По-моему, это гораздо интереснее ампутантов. В свое время об этом много писали, потом интерес резко остыл. Медицинские сенсации так быстро сходят на нет… Но практика женского обрезания, мне кажется, все равно тема острая.

– Что ж, спасибо за поддержку. Я думал, апотемнофилия как раз будет плавным переходом к этой теме. Ну да ладно. Женева и обрезание отменяются. Пока не закончу материал с венграми, уезжать из Европы рано – вдруг я что-то упустил, поэтому пока останусь здесь, в отеле. Так и напишу своему агенту, а еще – я ведь парень нескромный – попрошу выбить мне в “Нью-Йоркере”…

– Твой агент по-прежнему Ланс?

– Точно, старина Ланс. А потом, наверное, поеду домой, в Нью-Йорк. Туда, где тебя не бывает.

– Не люблю.

– Что, “Нью-Йоркер”?

– Прощаться с тобой не люблю. – Наоми сидела на полу, играла со своим айфоном, по-прежнему не глядя на Натана.

Он встал, прислонился к подоконнику.

– Однако же оставляешь меня в очередном номере очередного отеля.

Наоми взглянула на Натана и вздрогнула от неожиданности, будто вместо него обнаружила на подоконнике экзотическую птицу. Используя функцию расширенного динамического диапазона, Наоми сняла Натана айфоном без вспышки на фоне светлого окна.

– Бросаю тебя несчастного и возвращаюсь в Париж.

В одиночестве Натан дожевывал заказанный в номер ужин. На сайте mediascandals.com он обнаружил страничку, посвященную доктору Золтану Мольнару. Завибрировал айфон, Натан взял трубку.

– Натан, слушаю.

И услышал в ответ слабый женский голос:

– Натан?

– Да.

– Это Дуня.

– Дуня? Где ты?

– Дома. В дебрях Словении. Припоминаешь?

– Да-да.

Неловкая пауза. Дуня говорила так тихо, что он забеспокоился.

– Ты нормально себя чувствуешь?

Она судорожно вздохнула, и Натан понял: прежде чем позвонить ему, Дуня плакала.

– Натан, я, похоже, тебя заразила. Прости меня.

– Заразила? В прямом смысле?

– Болезнью Ройфе. Мне только что Мольнар звонил. Делал какие-то анализы и совершенно случайно обнаружил…

Тут ее голос прервался и будто завис, бесплотный, в воздухе.

Почти не раздумывая, вернее, совершая сложное мыслительное действие – обращаясь к памяти и обрабатывая полученную информацию, Натан забил в Google “болезнь Ройфе” и мигом подгрузил в разговор нужные сведения. Его пальцы порхали и скользили по экрану.

– Ройфе? – Натан успел кое-что прочитать в Сети и заговорил увереннее. – Случаев этой болезни не отмечалось с 1968-го.

Дуня говорила ровно, тоном, непререкаемым, как сама логика.

– Я долго принимала иммунодепрессанты, и у меня она есть. А теперь и у тебя. Видимо.

– Но тебя ведь облучали.

– От Ройфе это не помогает.

– Да, – сказал Натан. – Вижу.

– Видишь? Где, на компьютере? В интернете?

Фото доктора Барри Ройфе на обложке журнала “Тайм”, май 1968-го. Долговязый, застенчивый – вылитый Джимми Стюарт, только в очках. Желтые буквы кричали: “Доктор Барри Ройфе: секс и болезнь”. Теперь Дуня всхлипывала громко, певуче, эти всхлипы, подумалось Натану, похожи на маленькие шары. А потом на мгновение ему показалось, что всхлипывает сам доктор Ройфе – вместо чудаковатой извиняющейся улыбочки лицо его исказила горестная, пристыженная гримаса.

– Интересно, что с ним стало? – пробормотал Натан.

– С кем? – дрожащим голосом спросила Дуня.

– С Ройфе. С доктором Барри Ройфе.

Натан отправился в туалет. Писать было больно. Натан морщился и приговаривал:

– Больно-то как, мать твою! Что я тебе сделал, Барри?

Моча сочилась тоненькой неуверенной струйкой, затем иссякла и только печально капала. Натан сердито стряхнул, потянулся к своему несессеру. Достал большую лупу в оправе из светодиодов на батарейках, включил подсветку, шлепнул член на край раковины и принялся изучать головку. Вспомнилось нехорошее слово “нагноение”.

– Вот зараза!

Вернувшись в зал ожидания аэропорта Схипхол, Натан сидел угрюмый, с закрытым ноутбуком на коленях, среди пассажиров, которые, уткнувшись в свои компьютеры, деловито что-то читали и просматривали. Материал о венграх, словенцах, о Дуне он не закончил. В номере Натан вдруг почувствовал себя как в инфекционной палате, карантинной зоне, где бушует эпидемия, и поспешил оттуда убраться. Телефон издал лягушачью трель: звонила Наоми. Поменять бы ее рингтон – надо обсудить это. Кваканье вымирающей лягушки – зловеще, символично, в общем, нехорошо. Натан провел пальцем по экрану.