Дэвид Кроненберг - Употреблено

Оператор повернулся к ощетинившейся кинокамерами и диктофонами буйной толпе журналистов, которые наперебой выкрикивали вопросы, затем обратно к префекту. “Аристид Аростеги выехал из страны за три дня до того, как были обнаружены останки его жены. Он намеревался прочесть курс лекций в Азии. В данный момент у нас нет определенных оснований рассматривать его в качестве подозреваемого, хотя, конечно же, здесь не все ясно. Мы действительно не знаем, где именно он находится. Мы его ищем”.

Визг зуммера, означавший, что заработал багажный транспортер, вырвал Наоми из префектуры парижской полиции и вернул в зону выдачи багажа аэропорта Шарля де Голля. Полотно конвейерной ленты дернулось и пришло в движение, только того и ждавшие пассажиры толпой устремились вперед. Кто-то задел ноутбук Наоми, и тот заскользил вниз по ее вытянутым ногам, “затычки” выскочили из ушей Наоми. Она сидела на краешке транспортера и поплатилась за это. Вывернув стопы пальцами вверх, Наоми ухитрилась спасти драгоценный “Макбук Эйр” – он зацепился за носки ее кроссовок. Репортаж об Аростеги, однако, продолжался как ни в чем не бывало, но Наоми захлопнула “Макбук”, до поры до времени погрузив супругов Аростеги в сон.

По рингтону айфона Натан понял, что звонит Наоми: аудиофайл с трелью африканской древесной лягушки она прислала ему как-то по электронной почте. Бог знает почему эти звуки казались ей возбуждающими. Натан сидел на корточках в заднем коридоре клиники Мольнара, на сыром, шершавом бетонном полу, и копался в сумке для фотоаппарата, пытаясь кое-что найти, но это кое-что, подозревал он, взяла Наоми, и понятно тогда, почему она звонит именно сейчас: ее телепатический радар функционирует, как обычно, в весьма оригинальном режиме.

Одной рукой Натан продолжал рыться в сумке, большим пальцем другой нажал “Ответить”.

– Наоми, привет. Ты где?

– В Париже, наконец. Еду на такси в “Крийон”. А ты?

– В премерзком коридоре клиники Мольнара в Будапеште и никак не могу найти в сумке с фотоаппаратом тот 105-миллиметровый объектив для макросъемки, который купил во франкфуртском аэропорту.

Еле уловимая пауза – Натан знал это – могла и не означать, что Наоми повинна в пропаже макрообъектива, скорее всего, разговаривая с ним, она одновременно строчила кому-то на своем “Блэкберри”.

– М-м, можешь не искать, он на моем фотике. Я позаимствовала его у тебя тогда, в Милане, помнишь? Ты сказал, он тебе не понадобится.

Натан глубоко вздохнул, проклиная ту минуту, когда убедил Наоми перейти с “Кэнона” на “Никон”, чтобы можно было обмениваться оптикой и всем прочим; страсть к определенным брендам – вот на чем замешана эмоциональная близость в парах, где и он, и она отчаянные фанаты всяческой электроники. Да, свалял дурака. Натан бросил копаться в сумке.

– Так я и думал. Просто понадеялся, что вся эта история мне привиделась. Мне, знаешь ли, часто снится, что я сам отдаю тебе свои вещи.

Наоми фыркнула.

– Тебе в самом деле без него не обойтись? Зачем тебе вдруг понадобилось макро?

– Буду снимать операцию. Думал, меня в жизни туда не пустят, а они так обрадовались: хорошо, говорят, что можно все это зафиксировать. Хотел поставить макролинзу на запасной фотоаппарат. Эти венгерские медики такие чудны́е, наверняка роскошные крупные планы получились бы. Может, миру оно и ни к чему, но для истории пригодится. Для наших архивов.

Пауза – Наоми по-прежнему работала в мультизадачном режиме, разговор подвисал, отчего Натан приходил в бешенство. Но это же Наоми, так что будь добр, скушай.

– Ну прости. Кто же мог знать?

– Не бери в голову. У тебя потребность, конечно, острее.

– Мои потребности всегда острее. И вообще я очень требовательна. А макролинза мне нужна для портретов. Организовала парочку конфиденциальных встреч с кое-какими типами из французской полиции. Хочу, чтобы на их лицах каждая пора была видна.

Натан прислонился спиной к сырой стене коридора. Итак, в наличии только зум 24–70 миллиметров на основном фотоаппарате – D3. Какое приближение может дать эта штука? Вероятно, вполне сносное. А если нужно будет еще приблизить, можно кадрировать изображения с D3. Поживешь с Наоми – научишься быть изобретательным.

– Однако я удивлен, радость моя, что ты решила пачкать ручки, имея дело с живыми людьми. А как же информация из Сети? Что сталось с виртуальной журналистикой? Ведь ею так удобно заниматься, даже из пижамы необязательно вылезать. И в Париж ехать не надо. Можно быть где угодно.

– Если можно быть где угодно, я предпочитаю Париж.

– Погоди, ты сказала “Крийон”? Ты намерена там остановиться или встречаешься с кем-то?

– И то и другое.

– У них же бешеные цены.

– А у меня там свои люди. “Крийон” не будет стоить мне un seul sou [1].

По давней уже привычке Натан немедленно активизировал встроенный подавитель всякого рода подозрений. Нет, “свои люди” Наоми не были сплошь мужчинами, но все они оказывались какими-то пугающе сомнительными, опасными. Чтобы отслеживать непрерывно ветвившуюся сеть знакомств Наоми, пришлось бы импортировать этой девушке весьма замысловатую программу – генератор фракталов, которая бы ежеминутно фиксировала и преобразовывала данные о ее действиях.

– Что ж, наверное, это хорошо, – сказал Натан без особого энтузиазма, пытаясь тем самым предо стеречь ее.

– Да, здорово, – Наоми не обратила внимания на его тон.

Рифленая металлическая дверь в дальнем конце коридора открылась, и освещенный сзади мужской силуэт в операционном халате поманил Натана.

– Пора одеваться, мистер. Доктор Мольнар вас ждет.

Натан кивнул и поднял руку: понял, спасибо, мол. Мужчина помахал ему, призывая поторопиться, и исчез, закрыв за собой дверь.

– Ладно, мне пора. Опухоль вызывает. Расскажи, что у тебя, за пару секунд, а лучше быстрее.

Снова раздражающий мультизадачный сбой – или Наоми просто собиралась с мыслями? – а потом она сказала:

– Аппетитнейшая сексуальная история с французскими философами, убийством, а то и самоубийством и каннибалами. Что у тебя?

– Все то же. Венгерская онкобольная и спорный метод лечения рака груди путем имплантации радиоактивных зерен. Я тебя обожаю.

– Je t’adore aussi [2]. Позвони потом. Пока.

– Пока.

Натан отключил телефон, опустил голову. Замуруйте меня в этом затхлом коридорчике и не ищите больше. Вот он, всегда он – миг яростного внутреннего сопротивления и страха перед необходимостью осуществить нечто, возмущения и даже обиды за то, что нужно совершить некое действие, приняв и риск, и возможность провала. Опухоль, однако, требовала внимания Натана, и требовала настойчиво.

В маленькой, но шикарной мансарде отеля “Крийон” Наоми разлеглась на изящной кушетке рядом с низенькими, узкими застекленными дверьми, ведущими на крошечный, размером с половичок, балкон. С балкона она уже успела снять внутренний дворик и замысловатой конструкции сетку у себя над головой, защищавшую дворик от голубей, уделив, comme d’habitude [3], особое внимание свидетельствам того, что все вокруг приходит в упадок. Как ни роскошен “Крийон”, уж будьте спокойны, время и здесь оставляет следы, замечательно фактурные. Теперь же, привычно устроившись в импровизированном гнезде, сооруженном из коммуникатора, фотоаппаратов, айпада, флеш-карт CF и SD, объективов, коробки с одноразовыми салфетками, сумочек, ручек, маркеров, косметических принадлежностей (минимального набора), чашек, стаканов с остатками кофе и разнообразных соков, а также из зарядных устройств всевозможных форм и размеров, двух ноутбуков, увесистого цифрового магнитофона Nagra Kudelski в матовом алюминиевом корпусе, блокнотов, ежедневников, журналов – свалиться на пол всему этому не давали большая спортивная сумка и рюкзак, – Наоми листала последние сделанные фотографии в Adobe Lightroom и одновременно смотрела новый ролик об Аростеги, только что появившийся на YouTube .