Амели Нотомб - Кодекс принца. Антихриста (сборник)

В следующий понедельник родители радостно встретили Христу. На стол поставили шампанское – Христа сказала, что ни разу в жизни его не пробовала.

Вечер проходил очень оживленно: Христа щебетала без умолку, задавала папе и маме кучу вопросов на самые разные темы, смеялась до упаду их ответам и восхищенно хлопала меня по ляжке. От этого общее веселье становилось еще более бурным, а мне все неприятнее было принимать в нем участие.

Верхом всего было, когда Христа, намекая на мамину элегантность, запела битловскую песенку о Мишель. Я уже открыла рот, дабы сказать, что всякая пошлость имеет предел, но вдруг заметила, что мама просто млеет. Ужасно видеть, как твои родители теряют чувство собственного достоинства.

Только из того, что моя псевдоподруга рассказывала им, я и сама хоть что-то узнавала о ее жизни.

– Да, у меня есть парень, его зовут Детлеф, он живет в Мальмеди. Тоже работает в баре. Ему восемнадцать лет. Я бы хотела, чтобы он получил профессию.

Или вот:

– Все мои одноклассники поступили работать на завод. Только я одна пошла учиться. Почему на социологию? Потому что я мечтаю о справедливом обществе. Хочу понять, как помочь другим таким, как я.

(Это высказывание подняло ее рейтинг еще на десять пунктов. И почему она всегда говорила как на предвыборном митинге!)

Тут на Христу снизошло жестокое озарение. Она посмотрела на меня и огорошила вопросом:

– А кстати, Бланш, ты никогда не говорила мне, почему ты пошла учиться на социологический факультет?

Если бы я не так растерялась, то могла бы ответить: «Я никогда не говорила, потому что ты никогда не спрашивала». Но почти потеряла дар речи: чтобы Христа обратилась ко мне – это было такой редкостью!

Глядя на мою ошарашенную физиономию, отец досадливо подтолкнул меня:

– Ну же, Бланш, отвечай!

– Мне хочется научиться общению с людьми…

Может быть, я нескладно сказала, но в принципе сказанное отражало суть того, что я думала, и, по-моему, могло служить приемлемой мотивировкой. Мама с папой вздохнули. И я поняла, что Христа задала свой вопрос нарочно, чтобы унизить меня перед ними. Это ей отлично удалось: в глазах родителей я не выдерживала никакого сравнения с «этой замечательной девочкой».

– Бланш всегда была слишком правильной, – сказала мама.

– Вот бы ты нам ее пообтесала, почаще бы вытаскивала ее из дому! – продолжил папа.

Я похолодела: в этой грамматической цепочке «ты нам ее» заключался весь ужас нашей новой жизни вчетвером. Обо мне говорили в третьем лице. Как будто меня тут не было. А меня и правда не было. Все решалось между теми, кого обозначали местоимения «ты» и «мы».

– В самом деле, Христа, научи ее жизни, – прибавила мама.

– Попробую, – согласилась гостья.

Я была в нокдауне.

Через несколько дней Христа подошла ко мне в университете и с обреченным видом сказала:

– Я дала слово твоим родителям, что познакомлю тебя с ребятами.

– Спасибо, но это вовсе не обязательно, я обойдусь.

– Нет уж, идем, обещание есть обещание.

Она схватила меня за руку и поволокла к своей кодле.

– Народ, это Бланш.

К моему облегчению, никто из здоровенных лбов не обратил на меня внимания. Но дело сделано: я представлена.

Выполнив свой долг, Христа повернулась ко мне спиной и принялась болтать с приятелями. А я стояла среди них пень пнем, изнемогая от неловкости. Пока не отошла в сторону, успев покрыться холодным потом.

Какой же дурой я выглядела! Разумеется, вся эта минутная история не стоила выеденного яйца. Но я никак не могла избавиться от тягостного ощущения.

Наконец вошел преподаватель, и студенты разошлись по местам. Христа, проходя мимо меня, наклонилась и прошипела:

– Ну хороша! Я ради нее из кожи вон лезу, а она не желает рта раскрыть и смывается, плевать ей на всех!

Она скользнула дальше и села через два ряда от меня, я же чувствовала себя совершенно раздавленной.

Я потеряла сон.

Теперь я и сама себя убедила, что права была Христа – в этом случае получалось не так обидно. Конечно, я должна была с кем-нибудь заговорить. Но о чем? И с кем? Мне нечего сказать этим типам, да я и не хотела с ними общаться!

«Вот видишь, – думала я, – ты ничего не знаешь об этих ребятах, а уже уверена, что не желаешь с ними общаться. Слишком гордая, все тебе нехороши. Другое дело Христа, она к людям всей душой, идет к ним так же, как пришла к тебе и твоим родителям. И каждому ей есть что дать. У тебя же нет ничего ни для кого, даже для самой себя. Ты пустое место. Может, Христа и резковата, но она настоящая, она живет в реальном мире. Лучше быть какой угодно, только не такой, как ты».

Разноречивые чувства раздирали меня на части. Внутренние голоса спорили между собой. «Чушь! – скрипел один. – Да как она смеет говорить, что лезет ради тебя из кожи вон! Когда кого-то знакомят, представляют и тех и других, а она тебе никого не назвала. Да она тебя ни в грош не ставит!»

«Подумаешь, барыня какая! – гремел другой. – Ее-то, Христу, никто никому не представлял. Она сама, одна, приехала из своего захолустья, ей столько же лет, сколько тебе, и ей не требуется ничья помощь. Это ты, ты сама ведешь себя как последняя кретинка!»

«Ну и ладно! – не сдавался первый голос. – Я что, кому-нибудь жалуюсь? Может, мне нравится быть одной. Все лучше, чем ошиваться в толпе. Это мое право».

Насмешливый хохот в ответ: «Вранье! Сама знаешь, что врешь! Ты всегда мечтала вписаться в компанию, и до сих пор тебе это ни разу не удавалось. Христа – это твой шанс, единственный за всю жизнь! И ты его упустишь, идиотка, бестолочь…»

Потоки отборной брани лились на мою голову.

Так проходили бессонные ночи. Я ненавидела себя, готова была себя придушить.

В ночь с понедельника на вторник, когда мы обе уже лежали в темноте в моей комнате, я попросила Христу:

– Расскажи мне про Детлефа…

Я боялась, что она отошьет меня своим железным «не твое дело!». Но она, глядя в потолок, задумчиво проговорила:

– Детлеф… Он курит. Ему очень идет. Классный парень. Высокий, блондин. Смахивает на Дэвида Боуи. Жизнь его не балует, он много выстрадал. Когда он куда-нибудь входит, все сразу замолкают и смотрят на него. Он неразговорчивый, редко улыбается. Привык скрывать свои чувства.

Мне портрет этого мрачного красавца показался жутко смешным, любопытной была только одна деталь.

– Он правда похож на Дэвида Боуи?

– Особенно в постели.

– А ты видела Дэвида Боуи в постели?

– Дура ты, Бланш! – сердито выдохнула Христа.

А по-моему, вопрос был вполне логичным. В отместку Христа ядовито сказала:

– Ты, ясное дело, еще девственница.

– Откуда ты знаешь?

Вот уж этот вопрос – глупее некуда. Христа фыркнула. Опять я упустила возможность вовремя промолчать.