Агнета Плейель - Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля

Лев оказался на месте, и Си закричала – я уже не помню, что именно. Она хлопнула себя по коленке и расхохоталась, при этом из ее глаз лились слезы. Лицо смеялось, но она плакала.

Пятьдесят шесть лет спустя Си снова увидела медного льва. Тут я тоже не выдержала и разрыдалась, редко когда в жизни мне доводилось переживать такие мгновения. Я сфотографировала льва – и все получилось, потому что окно в сад было открыто и света оказалось достаточно.

Си, красивая и будто помолодевшая, с блестящими глазами – и медный лев. Я решила увеличить этот снимок и подарить ей на семидесятилетие.

Этот момент остался самым ярким воспоминанием от посещения особняка дедушки Абеля. Разумеется, там было много другого достойного внимания. После осмотра остальной части дома, включая пристройки и конюшни, любезная дантистка предложила нам чаю.

Мы устроились на задней веранде, откуда открывался вид на реку и сад. На цементном полу четко вырисовывались тени кустов гибискуса и каких-то неизвестных мне растений с копьевидными листьями. Уют и прохлада навевали меланхолию, и чай показался на редкость вкусным.

Тут Си спросила китаянку, как бы между прочим, кто владелец дома – вероятно, любезная хозяйка унаследовала его от своего покойного мужа?

Маленькая дантистка, лет пятидесяти с лишним, покачала головой. Несколько десятков лет, пока они здесь жили, ответила она, муж пытался приобрести этот дом в собственность, но так и не смог. Потому что особняк принадлежит иностранному господину. То, что находилось в собственности голландцев, экспроприировали после революции, но если владелец – подданный другого государства, все гораздо сложнее.

К ее великому сожалению, они так и не смогли купить этот дом, потому что он принадлежит шведскому господину.

Этим господином был не кто иной, как дедушка Абель. На осознание этого факта нам потребовалось время, после чего суть происходящего высветилась перед нами во всей своей очевидности: мы сидели на веранде дедушкиного дома в Сурабае и пили чай.

Мефрау Неллье, в чьем городском доме мы жили в Сурабае, отсоветовала нам навещать могилы.

Она сидела на террасе в окружении цветочных кадок. Тряхнув седыми кудрями, решительно поставила чашку на блюдце. Нет, она просто запрещает нам это делать. Кладбища осквернены, там не осталось даже надгробий. Она не позволит нам увезти в Швецию такие тяжелые воспоминания.

Поэтому мы и не стали их искать – ни бабушкиных братьев с женами и детьми, ни единственного ребенка Оскара и Труус, умершего во младенчестве, ни даже бабушкину мать. Вероятно, это к лучшему. Мы бы все равно их не нашли. Даже могилы художника Йона Стена [36]больше не существовало. Правда, позже мы узнали, что она находилась не в Сурабае, а на Бали.

Зато мы отыскали кинотеатр, которым владел один из бабушкиных братьев, и знаменитую аптеку «Свобода», где работал другой ее брат. Посетили школу, где училась Си, располагавшуюся в здании бывшей благотворительной больницы при монастыре урсулинок, и постояли на Красном мосту через Кали Мас – Золотую реку.

Полвека назад это был полноводный поток, по берегам которого дремали крокодилы. Теперь река стала мутной и илистой. В бурой воде догнивали сваи. Под мостом, в глиняных хижинах с плоскими крышами, жили люди. Одетые в лохмотья, они улыбались, скаля белые зубы.

На главной улице дорогие автомобили теснили бесконечные вереницы рикш-велосипедистов. Было пыльно и невыносимо жарко.

Си захотела посетить городской архив, размещенный в красном кирпичном доме. Мы искали человека по имени Дирк – нашего загадочного пращура, о котором никто ничего не знал, кроме того, что он отец женщины, чье изображение было на бабушкиной фарфоровой чашке. Бабушка не любила говорить о своей матери, но Си-то ее помнила.

Служащая архива озабоченно качала головой, перебирая коричневые папки на полках. Дирк Феннема, не оставивший после себя ничего, кроме имени и дочери, пропал бесследно.

Солдат колониальной армии Нидерландов, он мог задержаться в Ост-Индии всего на несколько лет, а потом вернуться в Европу. В детстве Си, кажется, слышала, что он происходил с Фризских островов.

Но кто рассказал ей об этом?

Си не помнила никого, кто бы знал или когда-нибудь видел этого Дирка.

Он прошел через нашу жизнь мимолетной тенью – дал начало нашему роду и исчез. В конце концов, мы его все-таки нашли. Он прятался на самой дальней полке в коридоре. Он действительно существовал.

Мы читали его досье на скамейке, окруженной редкими деревьями. Вокруг шумел большой современный город. Дирк не вернулся в Голландию. Он умер сто с лишним лет назад на острове Бангка у восточного побережья Суматры. Там были большие оловянные рудники, на которых, вспомнила Си, именно тогда произошло восстание. Возможно, Дирка Феннему убили взбунтовавшиеся туземцы.

Он служил в Первой Сурабайской роте. Отличился во время печально известной войны на Борнео, когда голландские солдаты с пушками и ружьями шли на вооруженных копьями туземцев. Получил звание сержанта. Дирк Феннема происходил не с Фризских островов, а из кальвинистского дома в городе Аккрум. О ребенке, как и следовало ожидать, в бумагах не встретилось ни слова – таких детей было множество.

Итак, человек из Аккрума, сержант Колониальной армии Нидерландов, награжденный за храбрость в середине XIX века и погибший на острове Бангка. Все это казалось нам странным, почти невероятным. Согласно семейной легенде, мужчина по имени Дирк обещал вернуться в Сурабаю, чтобы забрать свою дочь. Она ждала.

Но он так и не объявился. Никто не знал, куда он пропал. Шли годы, и люди стали сомневаться, существовал ли он вообще. Но данное им обещание помнили, потому что дочь Дирка сообщила о нем своей дочери, моей бабушке, а та – своей; благодаря этому сто с лишним лет спустя мы смогли выяснить, почему Дирк не сдержал слова. Он не смог или не успел, потому что был застрелен или зарезан во время восстания на острове Бангка.

Таким образом, мы оправдали Дирка Феннему.

Итак, мы находились в Сурабае, где неожиданно для себя обнаружили принадлежащий нам дом – просторную виллу с пристройками и конюшней. Там жила приветливая дантистка, принимавшая пациентов в бывшей детской. С тех пор как Си выехала из этой комнаты, человечество пережило мировую войну и множество других войн и революций. Индонезия освободилась из-под трехвекового колониального гнета голландцев, выдержала японскую оккупацию, а дедушкин дом в Сурабае стоял. Можно сказать, сейчас он принадлежал нам. И если бы Си однажды не взбрело в голову еще раз перед смертью повидать страну своего детства, мы бы об этом так и не узнали.

Но теперь мы пребывали в растерянности. Надо же что-то делать? Мы беседовали в окруженном зеленью домике мефрау Неллье. Хозяйка проявляла заинтересованность, до сих пор она не слышала ни о чем подобном.