Агнета Плейель - Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля

Многие комментировали эту акварель, кое-кто даже захотел ее купить.

Но и работы Эстрид тоже выделялись среди других – выразительные портреты маслом, в основном нищих детей из Сёдера. Среди них, однако, был и портрет Абеля: его лицо казалось худым и, пожалуй, грубоватым, с пронзительными голубыми глазами.

Анна и Сульт тоже пришли на выставку. Маринист с восхищением рассматривал работы сына. Все-таки он это освоил, глаза старого художника увлажнились. Сульт давно уже перестал следить за успехами мальчика, а они оказались значительными. Акварели Абеля были совершенны, за исключением некоторой небрежности в цветовых переходах… В остальном же чувствовалась отцовская школа – как во времена старых мастеров.

Преподаватель Хойрлин намекнул, что для дальнейшего обучения Абелю будет назначена стипендия. Анна перевела, и Сульт кивнул, не отрывая глаз от работы сына.

Тот же ничего не видел, кроме полотен Эстрид.

«А как же помолвка?» – спросите вы. Все прошло великолепно, об этом я еще расскажу.

Выпускники собрались за длинным столом в погруженной в серые сумерки комнате. Были и прощальные тосты, и песни, и объятия. Правда, теперь все происходило в белом вечернем свете начала лета. На столе горели свечи, у потолка рассеивались едва видимые кольца табачного дыма.

Только букеты первоцвета и незабудок выделялись яркими красками. Выпускники сидели на длинных деревянных скамьях и пели. Эстрид стыдливо опустила веки, когда Абель поднял бокал за ее здоровье. А потом их глаза встретились, и в ее зрачках горели два крохотных огонька.

Абель обнял девушку за талию и почувствовал исходившее от нее тепло. Когда Эстрид перегнулась через стол, Абель поцеловал ее в шею, в белесый пушок в основании затылка. Эстрид положила голову ему на плечо, и они запели. А потом снова пили за здоровье друг друга.

А когда Нордблад, встав на стул, произнес торжественную речь, в которой перечислил всех выпускников, Эстрид прижалась к Абелю, как ласковый котенок, и поцеловала его в шею. Оба смеялись вместе со всеми и пели песни.

Ближе к ночи они убежали к проливу, где у моста стоял на якоре «Триумф». Абель подал Эстрид руку, и палуба закачалась под ногами девушки. А вокруг стояла беззвучная белая ночь.

Город спал, омываемый притихшим морем. Начало лета, как это бывает на севере, выдалось теплым. Они подняли паруса и взяли курс на Риддарфьорд. Поднялся ветер. От выпитого вина щеки Эстрид закраснелись. Она сидела, прислонившись к борту. Абель держал руль. Они летели на всех парусах в сторону Ловё и Дроттнингхольма.

Они еще не знали, что это ночь их помолвки. И я должна рассказать об этом сейчас, потому что другой возможности не будет.

Я не вправе замалчивать моменты счастья. Оркестр, туш!

В отраженном от воды мягком солнечном свете вырисовывались контуры лесистых островов. Вдали, где-то возле острова Бьёркё, море шло серебряными полосами. Так, незаметно, «Триумф» приблизился к берегу.

На открытых верандах горели желтые лампы. Слышались смех и голоса. Полуночники махали руками молодым людям на паруснике.

Внезапно дома сменились голыми мысами, между которых блестела вода. И все это то приближалось, то отдалялось, теряясь в белом тумане, то словно кружилось в танце.

Абель никогда не видел Эстрид такой счастливой. Она звонко смеялась навстречу выступающим из серебристой дымки новым фьордам. Абель держал руль. Береговая линия то сужалась, то расширялась, то петляла. Ландшафт вокруг менял формы и очертания, так что казалось, «Триумф» остается в нем единственной неподвижной точкой.

Эстрид молчала. Она завернулась в одеяло и прислонила голову к перилам. Небо над головой было таким же белым, как морская гладь, по которой скользила лодка. Оно тоже плыло и скользило, изгибалось арочными сводами и терялось в белом тумане. И на нем не было ни одной звезды.

Абель сжимал руль, и «Триумф» летел вперед.

Вскоре вокруг них сомкнулось кольцо тумана, и граница между небом и морем совершенно исчезла, как и острова.

Они оторвались, потерялись в ночной дымке, как вдруг стали различать в ней звуки. Поначалу несвязные и неясные, они усиливались, складываясь в обрывки мелодии.

Абель слушал, стоя на палубе. Эстрид обхватила руками колени и вскинула голову. Где-то совсем рядом играли флейты и скрипки, мягко бухали литавры. Потом, постепенно усиливаясь, зазвучали голоса, женские и мужские, которые то сливались, то расходились с мелодией струнных. Женские словно повисали сверху, вибрируя где-то на границе воспринимаемого человеческим ухом диапазона, а потом их снова заглушили флейты. Аккомпанемент то нарастал, то словно терялся в тумане, в то время как внизу, у самой невидимой ватерлинии, скользила мужская партия – низкое, мягкое легато. Она растекалась, окутывая со всех сторон, и словно вбирала в себя женскую, которая толчками выплескивалась куда-то вверх. А затем снова вступили струнные и флейты и ударили литавры.

Абель стоял возле мачты. Закутанная в одеяло Эстрид смотрела в его сторону. И как будто в их честь в тумане белой ночи играла музыка.

Эстрид и Абель были одни. Невидимый оркестр не смолкал. Мелодия парила, то нарастая, то удаляясь. Мягко ударяли литавры, пели скрипки и флейты. Звуки – высокие, светлые и низкие, темные – встречались и расходились. Абель почувствовал на шее теплые руки Эстрид. Он выдернул из ее прически шпильку, так что светлые волосы рассыпались по плечам, и расстегнул несколько пуговиц на платье. Голова кружилась от счастья. Эстрид вскрикнула.

Они стояли одни, окруженные стеной тумана, настолько плотного, что в нем нельзя было увидеть ладонь вытянутой руки. Абель подумал, что Эстрид вовсе не такая хрупкая, какой казалась ему на занятиях в декорационном классе, и что ее губы пахнут землей и солью. Он никак не мог понять, кто кого сжимает в объятиях – он Эстрид или она его, – и был удивлен, почувствовав на лице ее дыхание.

Лодка оказалась тесной, а музыка накатывала волнами, снова и снова.

Она замолчала много позже, и только тогда молодые люди заметили, что замерзли. Абель вытащил еще одно одеяло и накрыл их обоих. Так, лежа рядом на дне лодки, покачивавшейся на волнах, Абель и Эстрид задремали.

Первое, что увидел Абель, очнувшись, было лицо Эстрид. Убирая прядь с ее щеки, он объявил, что они должны немедленно пожениться. Эстрид лежала на его руке. Она кивнула, сонная и счастливая.

Таким было их обручение, после которого оба провалились в сон.

Утром туман рассеялся. Сквозь белую дымку стали проступать голубые пятна, которые постепенно расширялись и темнели, словно кто-то дул на покрытое изморозью стекло. Пространство вокруг «Триумфа» наливалось синевой. Серебряная голубизна в просветах сгущалась до ультрамарина. Вскоре туман потянулся вверх белесыми струями, которые постепенно рассеивались в солнечных лучах.