Агнета Плейель - Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля

Больной поел с большим аппетитом. Был слаб, но постоянно в сознании. Мир вокруг него обрел прежние очертания, однако все еще виделся сквозь пелену. Это раздражало Сульта. Он размахивал руками, как будто пытался ее убрать. Ведь он ждал сына.

За окном светило яркое солнце, сверкала морская гладь. Сульт захотел работать, и ему принесли все необходимое. Анна поддерживала подушку. Сульт неуклюже захватил карандаш и провел на бумаге тонкую линию, с которой обычно начинал работу, – границу, отделяющую небо от моря. Однако, опустив глаза на листок, он ее не увидел. Сульт заметно расстроился и сделал знак Оскару принести линейку, что тот немедленно исполнил.

Но пока Оскар водил по этюднику линейкой, пытаясь установить ее строго горизонтально, отец перечеркнул листок, вложив в этот жест всю свою силу. Он убрал линейку – бумага осталась чистой. Тогда отец понял, что произошло, так писал Оскар в своем письме, и сдался.

Сульт умер, когда ему изменило зрение. Он ушел головой в подушку и окончательно впал в забытье. Ему дали морфин и камфору. Дыхание стало неровным. Пульс то едва прощупывался, то бешено колотился. К утру сердце перестало биться.

Абелю немедленно телеграфировали в Сурабаю: «Father left us peaceably evening 20. Mother composed, healthy, urging postpone journey after war. Await letter» [40].

И Абель остался.

Между тем у нас наступило лето.

На улице жарко. Деньги закончились, и я возвращаюсь домой. Жизнь – бесконечная авантюра, смысл которой всегда от нас ускользает. Чем я, собственно говоря, занималась этой зимой?

Я блуждала среди мертвых. Сейчас мне трудно об этом говорить, но их души кружились вокруг меня, словно листья осенью. Удалось ли мне удержаться в рамках дозволенного, не оскорбила ли я кого-нибудь из них? Это мне неизвестно. Граница между живыми и мертвыми не менее иллюзорна, чем между миром воображаемым и реальным, сном и явью. Жизнь смыкается вокруг собственной загадки.

Я? Слово извивается в воздухе струйкой дыма и тает, избегая любого предписанного значения. Но я не дым. И я снова и снова пытаюсь втиснуть его в форму, которая оказывается ему тесна. Так и живу, сдавленная со всех сторон стенками сосуда, в который заключила себя сама. И не только себя. Потому что же такое «другие», как не грубые знаки, начертанные нами в воздухе?

И этими другими – струйками дыма – я умудряюсь порой надышаться буквально до тошноты. Таков мой опыт дуальности. До боли знакомое ощущение жизни во лжи: я лгу, ты лжешь, они лгут… Все мы не то, что о себе утверждаем.

Сегодня утром в метро я видела улыбку – красивую, искреннюю и немного загадочную. На лице большого чернокожего человека, который как раз собирался выходить из вагона. Он как будто только что расстался с тем, кого очень любит. Я поискала глазами, но не обнаружила, кто бы это мог быть.

Потом я заметила и другие улыбки. На лице пожилого человека, судя по наружности – араба, и молодой француженки в красном плаще, с тщательно уложенными волосами. Такое мне приходилось наблюдать нечасто. Кому же они улыбались?

Тут я увидела странного вида девушку в красной ветровке и с аккуратной косой на спине. Черный мужчина приветливо помахал ей рукой. Она была маленького роста и, что называется, монголоидной наружности. Крохотная голова сидела на толстой, складчатой шее. Один только взгляд этой девушки – открытый и беззащитный – зажигал в глазах людей счастливые огоньки. А когда она улыбалась, лица окружающих светлели, как будто они смотрели на цветок или зеленую веточку. Я сама это видела.

Между тем девушка сошла и исчезла в толпе на перроне. Ее бесформенная, грузная фигура мелькнула в переходе метро. До этого момента я стояла, не в силах отвести глаз от красной ветровки.

Я стала свидетельницей чуда. Эта мысль пришла мне в голову уже на эскалаторе, поднимающем нас к фонарям и зеленым улочкам в окрестностях станции метро «Конвенсьон».

Воздух наверху оказался неожиданно прохладным.

Что означают подобные моменты пробуждения в нашей жизни?

Наконец вернулся и Абель. Через десять лет после брата, скончавшегося впоследствии от мучительной болезни.

Абель, Линтье и трое их детей сошли на берег в Мальмё. Переночевали в отеле «Савой», а потом Абель заказал телефонный разговор с Анной.

Они стояли у аппарата. Семья почтительно молчала. Соединение установили не сразу, но, заслышав в трубке голос матери, Абель словно лишился дара речи. Он так и застыл с прижатой к уху трубкой. Рядом ждали жена и дети, но дедушка так и не произнес ни слова.

Тогда трубку взяла бабушка. За время долгого путешествия на судне она успела выучить несколько шведских слов от одного моряка. Во всяком случае, достаточно, чтобы объяснить, что она невестка Анны и что они скоро прибудут поездом. Оставалось добавить, что ждать их следует на Южном вокзале в Стокгольме.

Это случилось в самом начале весны, шел снег. На перроне стояла пожилая женщина в черном. Высокая, худая фигура бросалась в глаза уже издалека.

Си шел четырнадцатый год. Позже она часто вспоминала эту встречу: как странно было видеть летящий с неба снег, и гранитное здание вокзала, и незнакомку, которая оказалась ее бабушкой.

Какими должны быть объятия, возвращающие человека из тридцатилетней пропасти небытия?

Вселенная затаила дыхание. Остановили ход небесные светила. Смолкла музыка сфер. Два высоких человека, мужчина и женщина, бесконечно долго стояли в мягких хлопьях падающего снега.

Брюнте (шведск. Brunte) – гнедой, Фюксен ( шведск . Fuxen) – рыжий (о лошадиной масти).

Бами горенг – мясное блюдо индонезийской кухни.

Сорта яблок.

Чистокровный ( фр .).

Одна из центральных газет в Швеции.

Йэрдет (Gдrdet) – район Стокгольма.

Берта Рэк (1878–1978) и Нетта Маскетт (1887–1963) – английские писательницы.

Карл Альфред – герой комиксов и мультфильмов, созданный американским художником Э.К. Сегаром (1894–1938).

Бигглз – персонаж английского писателя У. Е. Джонсона (1893–1968), летчика Первой мировой войны.

Контрафобия – стремление к противостоянию с объектом, вызывающим страх.

Имеется в виду песня композитора Хайно Гаце из немецкой кинокомедии «Ах, Эгон!» (1961), режиссер Вольфганг Шлайф.

Оригинальная марка кёльнского одеколона.

Ницше Ф. Так говорил Заратустра. Пер. Ю. Антоновского.

Район Гётеборга.

Сульт, Никола Жан де Дьё (1769–1851) – французский маршал и политический деятель при Наполеоне.