Джон Робисон - Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом «ненормальности». Какая она изнутри? Моя жизнь с синдромом Аспергера

– Интересно, как здесь можно попасть под поезд? Его же издалека слышно! – сказал Медведик. – Только глухой не заметит.

И в этот миг позади нас безо всякого предупреждения вылетел поезд. Он мчался вниз по склону холма, в противоположную сторону. Мчался, не подав никакого сигнала. Поезд несся на такой скорости, что машинист от неожиданности не успел дать гудок – точнее, дал гудок, когда до нас оставалось всего футов пятьдесят. Когда локомотив пронесся мимо, мы отскочили подальше с дороги, и я показал Медведику, как волнами зыблется и дрожит воздух вокруг моторов.

– Это динамические тормоза, – объяснил я Медведику. – Они используют электрические моторы на колесах в качестве генераторов, а от генераторов работают большие батареи на верхушках моторов. То есть по сути моторы служат им тормозами, преображая энергию поезда в тепло. Локомотивы движутся бесшумно, потому что моторы у них на холостом ходу.

Медведик сосредоточенно выслушал меня, кивая и стараясь переварить услышанное. Поезд беззвучно катил мимо нас, набирая скорость.

Больше Медведик не спрашивал, как люди умудряются попасть под поезд.

По дороге к нашему «лендроверу» мы подобрали с земли два старых железнодорожных костыля, – свежие экземпляры в нашу обширную коллекцию разных железнодорожных сувениров. Я подбираю такие штуки на железной дороге уже много-много лет, с тех самых пор, как нашел телеграфные изоляторы, когда гулял с Медвежонком пятнадцать лет назад, и теперь Медведик продолжает нашу семейную традицию.

«Неужели не все папы возят детей смотреть на поезда?» – спрашивал себя я. Наверно, далеко не все – судя по недоумевающим взглядам, которыми меня награждали родители других детей. Мамаши восклицали что-нибудь вроде: «Как можно брать ребенка в депо? Он же там попадет под поезд или расшибется насмерть!» Ну, мы как-то умудрились остаться целы. Мы держались настороже и прекрасно понимали, сколько весят эти махины – локомотивы и вагоны. Я показывал Медведику, как от поезда может отлететь какая-нибудь деталь или из товарного вагона ненароком выпадет какой-нибудь сыпучий груз, и всегда следил, чтобы мы оба находились от поездов на безопасном расстоянии футов в десять – и тогда нам не грозило получить по голове какой-нибудь отлетевшей гайкой или замком.

Возможно, наши с Медведиком поездки в депо были как-то связаны с любимой книжкой моего детства, «Маленький паровозик». Как сейчас помню желтую обложку, и на ней – ярко-голубой паровоз, который едет через всю страницу. Когда мне было два года, я требовал, чтобы мне снова и снова читали эту книжку, и мог слушать ее без конца.

– Чух-чух! – говорил я, когда хотел, чтобы мне опять почитали про паровозик.

И мать снова и снова читала мне эту книжку. Я пыхтел и гудел и воображал себя ярко-голубым паровозиком. Чем громче я пыхтел, тем сильнее входил в образ. (Несколько лет спустя я без малейшего труда представил, что я – пара автомобильных дворников. Но это было позже, а пока я находился на паровозном этапе.)

На картинках в книжке паровозику всего и надо было, что подняться на пологий холм, но для меня, двухлетнего, этот холм был настоящим Эверестом, огромной горой. Паровозик карабкался в гору и пыхтел своим моторчиком:

– Я бегу-бегу-бегу, влезть на гору я могу!

Я подпевал паровозику и пыхтел, и подпрыгивал, чтобы подтолкнуть его в горку, и работал локтями и раскачивался. Сейчас я уже знаю, что подпрыгивать на месте и раскачиваться из стороны в сторону – это привычка, присущая многим аутистам и аспергерианцам. Но у меня все началось именно тогда, когда я верил, будто я – маленький паровозик, который изо всех сил поднимается на огромную гору. Раскачиваясь и подпрыгивая.

В конце концов мы с паровозиком брали высоту, а потом, когда мы, довольные, спускались по склону горы, я улыбался до ушей, подпрыгивал и припевал:

– Чух-чух-чух, с горы бегу! Так и знал, что влезть смогу!

Почему-то эта припевка запала мне в память и как-то успокаивала и придавала уверенности в себе, даже когда я подрос. Но даже когда я твердил себя, что смогу взять любую высоту, как тот паровозик, в голове у меня раздавались и другие голоса, заглушавшие этот, уверенный, и избавиться от них было невозможно. Они твердили:

Уверен, многие дети, подрастая и пытаясь преодолеть трудности, чего-то достичь, тоже слышат подобные голоса. И кое-кто не выдерживает, сдается, ломается. Я знаю, такое бывает, потому что вижу этих детей каждый день. Оглядитесь как следует – и вы тоже их заметите. В любом городе они спят на улицах – на скамейках, в картонных коробках, на помойках. Когда мне было семнадцать, я тоже ночевал на помойке. Мне не понравилось, и я твердо решил, что больше такого не допущу.

Все несчастья, все плохое, что со мной происходило, лишь укрепляло мою решимость преодолеть препятствия на своем пути. И пока у меня вроде бы неплохо получается их преодолевать.

Но голоса, от которых весь сникаешь, никуда не исчезали, несмотря на всю мою решимость и упорство. Они продолжали звучать, но, по мере того, как я подрастал, они все чаще звучали не в моей голове, а из уст окружающих. Смысл был примерно тот же.

– Ты такой взвинченный, ты такой подавленный, тебе бы антидепрессанты попить!

– Джон, тебе необходимо расслабиться. Садись и давай-ка выпьем!

– Знаешь, между прочим, хороший косяк здорово успокаивает нервы. Ты просто не пробовал. А попробуешь – перестанешь так дергаться все время. Давай же, покури с нами!

Не знаю, почему, но я никогда не поддавался на уговоры этих голосов. Было множество случаев, когда казалось, что проще сдаться, чем выдержать, но я не сдавался. Я никогда не принимал антидепрессанты, не напивался, не связывался с наркотиками, даже траву и то не курил. Я только работал – все упорнее и упорнее. Мне всегда казалось, что побиться над какой-нибудь хитрой головоломной задачкой – это помогает забыть о неприятностях куда лучше, чем любые антидепрессанты.

Уверен, антидепрессанты, спиртное и наркотики пользуются спросом. Просто спросом они пользуются у кого угодно, только не у меня.

Когда мне еще ребенком досаждали те унижающие голоса, которые выбивали почву из-под ног, я повторял слова паровозика – почти так, как они звучали в книжке: «Я бегу-бегу-бегу, я смогу-смогу-смогу!» Потом я повзрослел, словарь мой расширился, границы мира тоже. Я стал опытнее и говорю себе не только «я смогу», но и «я ведь уже справлялся раньше». Правда, и отрицательные голоса стали хитрее и изощреннее, но я все равно знаю, как от них отбиться и чем ответить. Я говорю себе что-нибудь вроде: