Дора Хельдт - Отпуск с папой

Марлен с тоской посмотрела на меня:

– Угадай.

– Он хочет помочь. Чтобы мы успели к субботе.

– Именно. И теперь их будет пятеро. Хайнц, Калли, Онно, Карстен и Хуберт. Я тебе говорила, что Карстен остался недоволен работой Нильса? Да, сынок слегка напортачил, но завтра он все исправит. Онно в свои шестьдесят четыре – ребенок по сравнению с ними, возраст остальных в сумме тянет на… двести девяносто пять лет. Вот это круто!

– Марлен, надеюсь, ты не подставишься под штрафы. Не нужно ссориться с пенсионной кассой. Ну, я пойду. Когда появится Хайнц, постарайся сделать вид, будто ничего не замечаешь. Он в новом наряде, похож на короля диско и страшно удручен, что в Антарктике гибнут пингвины. Ну, до скорого.

Идя к дому, я оглянулась через плечо. Марлен с устремленным в пространство взглядом сидела, откинувшись в плетеном кресле, и по ее лицу нельзя было понять, о чем она думает – о среднем возрасте своих помощников или гибели пингвинов.

Я осторожно снимала ценник с нового платья, когда услышала, что в замке поворачивается ключ.

Потом в коридоре раздались шаркающие шаги отца. Похоже, прыжки на батуте не умерили его печаль.

– Кристина?

– Я на кухне.

Он вошел и медленно опустился на скамью.

– Что за день!

– Близнецы тебя замучили?

– Близнецы? Нет, с ними все было просто. Они же не первые дети, которыми мне пришлось заниматься.

– А что тогда? Тебя доконали пингвины?

– Ты должна это посмотреть. Надо что-то предпринимать. Это настоящий скандал!

– Папа, это природа. Естественный отбор. Выживают сильнейшие.

Он был просто само отчаяние.

– Кристина! Не знаю, откуда в тебе эта жестокость. Уж точно не от меня.

«Ринтиндамб», – подумала я и выдернула последнюю нитку с зашитого кармана платья.

– Вот, – подняла я обнову, – готово.

Папа оперся подбородком на кулак и внимательно осмотрел платье.

– Это ты сегодня купила?

Учитывая конфетную рубаху и страшась его реакции, я осторожно кивнула.

– Очень красивое. Прекрасный цвет, идет к твоим глазам.

Ему действительно было плохо. Я села рядом и обняла его за плечи.

– Знаешь что? Наверняка существуют какие-нибудь антарктические или пингвиньи фонды. Я поищу в Интернете. А теперь давай переоденемся и пойдем.

Он оглядел себя.

– А зачем мне переодеваться? Это ведь все новое.

– Ну да, – постаралась я говорить нейтральным тоном, – но мне кажется, что в джинсах и однотонной рубашке ты будешь выглядеть… немного солиднее.

– Солиднее? Для Калли или Марлен? Или Онно? Я, кстати, пригласил Карстена на ужин, он же теперь в команде.

Марлен будет в восторге. Скромный ужин в тесной компании постепенно превращается в масштабное мероприятие.

– Карстен… Ну хорошо. Надеюсь, Марлен об этом знает?

Папа кивнул, но слишком самоуверенно.

– Ладно, я ей позвоню. Я приготовила вещи, они на твоей кровати. И нам уже пора.

Набрать номер Марлен я не успела, она меня опередила. Оказалось, что Карстен уже на месте, а его жена вынуждена извиниться, у нее сегодня кегельбан. Гизберт фон Майер сказал, что прийти не сможет, поскольку занят слежкой. А Йоханну Тиссу Марлен посоветовала срочно убраться с линии огня и держаться подальше от пожилых мужчин, добавив, что я потом все объясню. И нам стоит поторопиться, колбаски уже горячие.

Папа, очень элегантный в джинсах и светло-голубой рубашке, хоть и проворчал, что картофельный салат и колбаски – это для сочельника, все же съел три штуки и довольно откинулся на спинку стула.

– Так можно и лопнуть.

Он ослабил ремень, передвинув его на одну дырку.

Карстен тем временем рисовал свое видение интерьерных решений на листке бумаги и пытался уговорить Онно не слушать указаний Нильса.

– Поверь мне, лампы должны висеть прямо над столами, чтобы было видно, что ты ешь. Мой сын просто не думает практически.

Марлен закатила глаза, я успокаивающе ей улыбнулась, стараясь рассмотреть на часах Калли, сколько времени. Было уже почти девять. Когда в кармане моего нового платья завибрировал телефон, я вздрогнула. Папа бросил на меня цепкий взгляд.

– Ты какая-то нервная. Иногда тебя прямо дрожь пробирает, заметила?

– В самом деле? – Я равнодушно взяла свой бокал. – Может, судороги в мышцах после плавания.

Я досчитала до десяти и встала. Папиного сердца сегодня, очевидно, хватало и на пингвинов, и на собственную дочь.

– Ты куда?

– В туалет.

– Тогда иди.

– Спасибо.

В туалете я тут же открыла сообщение: «Буду в «Сёрф-кафе» до упора. Жду встречи».

Мне стало жарко. «Постараюсь побыстрее. Жду встречи».

Что бы ни было, я ее устрою. Я нажала на слив и вернулась к столу. Не прошло и пяти минут, а настроение за столом поменялось. Папа сидел с капризным видом, Калли с обиженным, Карстен с растерянным, Онно с беспомощным. Виновницей всех этих эмоций являлась Марлен.

Я обвела компанию взглядом.

– Что здесь произошло?

– Спроси у Марлен. – Папа бросил на нее сердитый взгляд. – Нас ей недостаточно.

Марлен пожала плечами:

– Я просто сказала, что завтра днем приедет Хуберт, и он тоже хочет включиться в работу.

Карстен подался вперед.

– А где он будет жить? Остров забит.

– Хуберт – возлюбленный моей тети. У них в пансионе отдельная квартира. Боже мой, в пятницу привезут мебель, мы будем рады любой помощи.

Папа фыркнул:

– Ну да, любой. Калли сказал, ему семьдесят шесть. Что он может?

– Папа, пожалуйста. Вы тоже не мальчики.

– А тебя вообще никто не спрашивает. Спасибо за ужин, я иду спать. Спокойной всем ночи.

Он встал и направился к двери. Я подавила порыв догнать его. На пороге он обернулся.

– Кристина, не засиживайся. Завтра рабочий день.

Порыв исчез, я осталась на месте, глядя на дверь, за которой он скрылся.

– На самом деле он так не думает. – Калли, как обычно, взял отца под защиту. – У него был очень напряженный день. Сначала близняшки, потом пингвины, все это чересчур для его мягкого сердца.

– Ничего. – Марлен поднялась и начала собирать тарелки. – Кристина, ты поможешь?

– Разумеется.

Пока мы убирали со стола, мужчины допили содержимое своих бокалов и потянулись к выходу. Мы слышали, как они негромко переговаривались, потом в три голоса сказали: «Пока, спасибо, до завтра».

Марлен забрала у меня тарелку.

– Ну и чего ты ждешь? Иди. Удачи.

Я глубоко вдохнула:

– Спасибо, и…

– Поторопись. Да, кстати…

– Что?

– Не шумите в холле, когда пойдете в его комнату.

– Марлен! Что ты такое говоришь!

Выводя из сарая велосипед, я слышала, как она насвистывала.

Несколько часов спустя, уже в утренних сумерках, я стояла перед дверью в квартиру и, затаив дыхание, поворачивала ключ в замке. Потом осторожно толкнула дверь, миллиметр за миллиметром. Тишина. Еще через пять минут я, босая, повторила в прихожей процедуру уже с закрыванием двери. Из комнаты отца доносилось легкое похрапывание, и я молилась, чтобы оно не прекращалось. С туфлями в руках я переждала минуту и на цыпочках направилась в свою комнату. И вдруг икнула, звук получился слишком громкий, я зажала рот и замерла. Храп не прекратился, и во мне поднялась волна благодарности к отцу. Я так растроганно заулыбалась, что сама себе показалась дурой. Я с облегчением опустилась в темноте на раскладушку в гостиной, сунула под нее обувь и сумку, разделась и забралась под одеяло, охваченная неудержимой радостью: что за ночь! Я попыталась рассмотреть время на будильнике: пять двадцать. Через час мне вставать, а сна ни в одном глазу. Я чувствовала запах Йоханна, слышала его голос, ощущала руки на своей коже. И папу через две двери.