Зулейка Доусон - Форсайты

– Я не хотела, но полковник Уилмот настоял, чтобы я отдохнула неделю, начиная с этого дня.

– Он молодчина. Так что вы планируете – несколько дней на французской Ривьере? Или повозиться в саду?

И в ту секунду, когда он подумал, что сейчас в унылом Лондоне трудно найти что-нибудь приятнее улыбки девушки напротив, она весело засмеялась его болтовне. И внезапно он почувствовал, что слегка увлекся. Для мужчины, убежденного, что его сердце целиком отдано жене, это оказалось немалой встряской. Фантазия старения, подумал он, и надо с ней покончить в следующую же секунду.

Следующая секунда миновала. Им принесли чай – у Майкла заметная его часть уже предусмотрительно остывала в блюдечке. Появились и булочки.

– Вы добираетесь домой с вокзала Виктория?

Девушка покачала головой, и ее легкие волосы разметались по плечам.

– Нет, я еду навестить одного друга в Суссексе…

– А!

– Ну… не совсем друга…

Майкл ощутил непрошеный укол ревности. «Возьми себя в руки, Монт! Ты уже свалял порядочного дурака, так хоть не бей все рекорды!» Он кивнул – с солидностью, как он надеялся, отвечающей его возрасту и положению. Как ни жаль.

– Кто-то, кого вы предпочли бы видеть не просто другом? – высказал он предположение.

– Ну-у-у… – Девушка вздернула подбородок. Видимо, он напал на след.

– Имеется трудность? – намекнул он.

Снова ее подбородок вздернулся и опустился. Так, значит, Монт еще не самый призовой идиот. Бесчувственный болван, который умудрился не заметить ее интерес к нему и не ответить тем же, заслуживает золотую медаль за слепоту… – Брови Майкла невольно вздернулись, потому что, словно в ответ на его мысль, она сказала:

– Дело в том, что у него плохо со зрением.

– Я так и понял, – сказал он мягко и пожалел о своих словах, заметив, что она покраснела.

– Понимаете, так трудно… ну… наладить контакт.

Совершенно очевидно, что кроме нее за столиком было место только для доброго дядюшки, и Майкл единовластно назначил себя на эту роль, решив, что лучше него никто совета не даст. Ведь кому, как не ему, знать, каково это – не находить отклика в любимом человеке?

Он не опустил бровей и добавил к ним кривоватую улыбку. Когда его чай был допит, а от булочки оставалась одна четверть, Майкл почувствовал, что знает об этом суссекском покорителе сердец решительно все, кроме его имени, а это, безусловно, его не касалось. И понял ее дилемму: ведь на первых этапах влюбленности выражение лица и взгляды так важны!

– А что, если… – начал Майкл и умолк на полуфразе. – Знаете, я только сейчас сообразил, что я даже не знаю, как вас зовут.

– Пенелопа. Пенни.

– Чудесно. Так вот, Пенни, по вашим словам, вы затрудняетесь решить, как он к вам относится, потому что не уверены, видит ли он, как вы на него смотрите. Я верно понял?

– Вообще-то так.

– И вы чувствуете, что не должны делать первый шаг?

– Ну-у-у…

– А вы не подумали, что и он чувствует то же? Возможно, он по той же причине не знает, как вы к нему относитесь. Если он такой порядочный человек, каким вы его описываете, его, наверное, смущает мысль, что он вам навязывается, ведь так?

– Об этом я не подумала. Ах, будь все так просто…

– Откуда вы знаете, что не так? Проверьте на опыте, как вас учили в школе.

– Но ведь вы, наверное, сочли бы это… ну… настырным. И вас бы что-нибудь подобное оттолкнуло бы, правда?

Майкл счел бы себя трижды благословенным, но вслух этого не сказал, а покачал головой и улыбнулся ей.

– В наши дни? Нисколько. Во всяком случае, хотя бы одну пользу эта чертова война принесла. Женщины уравнялись в правах и, бьюсь об заклад, завоеванных позиций не отдадут. Рискните, Пенни! Не дайте ему упустить свой шанс.

Она все еще сжимала его руку через стол, когда официантка принесла им счет.

Флер потребовалось время, чтобы прийти в себя после этих двух последних ночей в Робин-Хилле. Ей необходимо было обдумать, оказалась ли она в конечном счете в плюсе или в минусе. Но в любом случае ее нервы – пожалуй, впервые за всю войну – сильно сдали.

Безусловно, дом был огромной потерей. Когда она увидела размеры разрушений (на второй заре, после бессонной – второй! – ночи, когда она пристроила всех своих летчиков в другие места), то удивилась собственному потрясению. От дома осталась лишь еще дымящаяся скорлупа, а все внутри вдребезги разнесено ракетой, пробившей крышу внутреннего двора и пропахавшей себе путь до задней стены. Старый дуб выворотило с корнем, сад превратился в зияющий кратер, полный всякого мусора. Часть корпуса ракеты застряла среди обрушившихся балок, и можно было разобрать надпись: «Nach England» [74] . Монумент Босини, простоявший почти шестьдесят лет, был сокрушен в мгновение ока. Но сон Флер – предостережение ее отца, если это было так, – обернулся спасением для всех, кроме швейцара, который в последний раз отказался спуститься в бомбоубежище вместе с ними.

А теперь, оставшись без «дома отдыха», она лишилась и законных возможностей видеться с Джоном. Пока он лежал в больнице, Флер его не навещала. Рисковать еще одной встречей с его матерью, выдать истинные свои чувства? Холли регулярно звонила на Саут-сквер и держала ее в курсе, но Флер не испытывала к ней благодарности. Видимо, они решили, что могут пока не опасаться ее посягательств на Джона! А теперь он уже каждое воскресенье проводил в Грин-Хилле. Это ей сообщила Уинифрид. Но конечно, его мать стоит на страже и там.

Сидя в этот зимний день за чаем, Флер рассеянно мешала ложечкой сахар в сахарнице и оценивала свои карты. Ее мучил страх, что она слишком медлила. Робин-Хилл был ее козырным тузом, а получила она только одну новую карту – ночь, проведенную у его постели. Но чего стоит эта карта, она пока не знала.

Она услышала, как открылась и закрылась входная дверь, услышала легкие мужские шаги в холле, приближающиеся к гостиной.

– О, ты рано! Так мило… – Она подняла глаза, ожидая увидеть мужа, вернувшегося к чаю, но увидела летчика в форме – своего сына.

– А! Кит!

– Мама!

– У тебя отпуск?

– Увольнительная на двое суток. Вот я и решил заглянуть.

– Полагаю, даже это все-таки лучше Грейвсенда?

Она подставила щеку и получила поцелуй. Чисто формальный жест с обеих сторон. С тех пор как Кит бросил школу, чтобы стать летчиком, в тот первый год войны, а Флер попыталась ему помешать и не смогла, между матерью и сыном возникла некоторая холодность. Они померились силой воли и теперь соблюдали взаимно признанную ничью.

Кит отошел к камину, затопленному совсем недавно, небрежно постучал каблуком по решетке, вглядываясь в голубовато-желтое пламя.

– Я думал о том, чем заняться дальше, – сказал он затем.

– Да?