Зулейка Доусон - Форсайты

Поправляя воротничок, он открыл дверь и увидел перед собой маленькую сухонькую, но с очень прямой спиной старушку. На старушке было странное старомодное летнее пальто, перед собой она держала огромный бесформенный ридикюль. Она решительно наставила на Майкла свой подбородок и отважно улыбнулась, отчего ее шляпа – такая же огромная и бесформенная, как и ридикюль, – съехала набок. Она не обратила на это ни малейшего внимания. Ее сощуренные живые глаза так и впились в Майкла.

Первой его мыслью было, что она член какой-нибудь благотворительной организации и обходит дома с целью сбора средств, и уже хотел сунуть руку в карман, но тут ancienn [44] произнесла его имя.

– Привет, Майкл.

И чуть заметно усмехнулась, глядя, как он, озадаченный, застыл в дверях, не зная, что ответить, и ждет, когда забрезжит воспоминание.

И вдруг он вспомнил подбородок.

– Господи Боже, кузина Джун?

Поскольку Майкл все еще стоял столбом, его престарелая родственница со стороны жены была вынуждена спросить, не возражает ли он, если она войдет в дом. Майкл тупо кивнул и отступил в сторону; Джун ворвалась в холл, как неожиданный порыв ветра в душный летний вечер.

– Я не стала звонить, что приду. Я никогда не звоню.

– Это так неожиданно… – наконец произнес Майкл, надеясь, что голос звучит ровно. Неожиданное, как снег на голову, появление этого живого призрака из прошлого буквально через минуту после встречи с тем, другим призраком во сне, его просто потрясло. – Прошло столько лет…

– Да, немало. – Ее улыбка была обескураживающе-самоуверенной. – Нет, спасибо, я останусь в пальто. – Майкл сделал одно-единственное движение, которое полагалось сделать после закрытия двери. – Мне что-то в эти дни холодно.

Он отворил дверь в гостиную, и снова она пронеслась мимо него как вихрь. Ее волосы, огненно-рыжие, как помнил Майкл, чуть с проседью, сейчас стали бледно-оранжевыми. Они были кое-как сколоты в пучок под шляпой, и при каждом ее решительном шажке шляпа подпрыгивала. «Шевелюра плюс характер», – так сказал о ней однажды дедушка Флер Джеймс Форсайт, и сказал отнюдь не одобрительно. Сейчас казалось, что эти ее черты, справедливо признанные самыми яркими деталями ее личности, были единственным, что в ней сохранилось, все остальное не выдержало долгой неравной борьбы с бурями, которыми была полна ее жизнь. У Майкла, знакомого с перипетиями ее судьбы, она вызывала в воображении образ уличного керосинового фонаря, отважно горящего на ветру и отказывающегося погаснуть, пока не выгорит фитиль.

– К сожалению, Флер нет дома. Они с сыном уехали на матч Итона и Харроу.

– Знаю.

Майкл широко открыл глаза.

А Джун продолжала:

– Мой отец никогда не пропускал эти матчи, особенно когда был жив мой младший брат.

Отлично знавший всех живых и умерших родственников – открытия, сделанные в Хайгейте не в счет, – Майкл совершенно растерялся после слов Джун про младшего брата. Ведь ее младший брат Джон, кто этого не знает? Джун, судя по всему, и ожидала, что он удивится, она поняла это, даже не взглянув на него. Она в этот миг с величайшим интересом изучала Пита Мондриана [45] , висящего над камином.

– Брат Холли; он погиб во время Бурской войны, – пояснила она буднично и добавила тем же тоном: – Мне Холли сказала, что Флер поедет на матч.

Майкл знал, что любой член этой семьи с таким запутанным переплетением родственных связей всегда мог узнать о любом другом все, что угодно, если это понадобится. Интересно, подумал он, что сейчас нужно этой седой подстрекательнице? Она стояла в боевой позе перед картиной, словно требуя, чтобы та защитила свою художественную ценность.

– Но это неважно, я пришла повидать вас. Хорошая вещь… – и указала подбородком на Мондриана. После этой оценки Майклу показалось, что геометрические формы, в которых художнику представлялся мир, стали еще отчаяннее вырываться за пределы полотна. – Вижу, Флер, как всегда, современна. Да и трудно представить, чтобы ее что-то изменило – разве что время.

Особые интонации в голосе гостьи заставили Майкла предположить, что она выскажет еще какие-то замечания относительно характера его жены. И он иронически сдвинул брови в ожидании, однако больше ничего не последовало. Не зная, что еще сказать, он предложил чаю – перед тем как закрыть входную дверь, он уловил в доме движение и теперь сообразил, что это вернулась прислуга. Джун согласилась и, вскинув подбородок, пошла осматривать гостиную дальше, а Майкл вызвал звонком Тиммз, она тотчас появилась, поклонилась спине незнакомой пожилой дамы и ушла выполнять приказание хозяина.

Так получилось, что Майкл встал у камина, и ему подумалось, что он словно бы стоит на страже. На страже чего – может быть, собственных ценностей? Защищает лары и пенаты Саут-сквер от этого неожиданно ворвавшегося маленького ангела-мстителя? Господи, и что только ему приходит в голову, это все сон виноват. Джун завершила осмотр и вернулась к основоположнику неопластицизма; ее пронзительные голубые глаза глядели не на Майкла, а поверх его головы.

– Да, хорошая вещь. Его работы так бесстрашны, хотя, конечно, он уже не самый передний край.

Майкл вспомнил «неореалиста», которого видел в ее галерее, и подумал, что те, кто свалился с этого самого переднего края в пропасть, ничуть не лучше.

Принесли поднос с чаем, и Джун, присев, как птичка, на край дивана, занялась им с властной уверенностью хозяйки положения, которая была вообще ей свойственна.

Лоб Майкла разгладился, но ирония осталась в чертах лица, задержалась на кончиках острых ушей. Он поглаживал усы и смотрел, как Джун разливает чай. И чем дольше он смотрел, пытаясь проникнуть за сеть морщин, покрывших ее лицо, тем больше этот постаревший эльф становился похож на ту Джун, которую Майкл сейчас начал вспоминать. Именно эта решимость, которую она излучала, и осталась у него в памяти от их прежних встреч, всегда не слишком приятных, но к счастью, редких. И образ керосинового фонаря, который возник в воображении Майкла, сменился образом маленького терьера, который безжалостно вцепился в его брюки. Он усмехнулся и, желая замаскировать усмешку, с преувеличенным вниманием взял у нее протянутую чашку.

– Спасибо. Я видел на днях выставку вашего неоформалиста. Вот он, как мне представляется, на переднем крае.

– Разумеется! – В голосе Джун прозвучало торжество. Из всех ее бесчисленных «хромоножек», как их называл ее дед, художников, которых она опекала, никому еще не требовалось таких гигантских инвестиций ее веры в их гений, как этому Суслову. – Что вы о нем думаете?

Майкл уловил в этом ее вопросе и гордость, и одновременно вызов. Вынужденный лавировать между тем, что на самом деле думает об этом художнике, и необходимостью наилучшим образом выразить свое мнение его покровительнице, Майкл совершил ошибку – перед тем, как ответить, он сделал глубокий вдох. Джун набросилась на него, едва он успел открыть рот.