Би Фэйюй - Лунная опера (сборник)

Ацин неплохо относилась к Лэ Го. Если она к кому и благоволила, это было сразу заметно. У Ацин имелись определенные планы на ее счет. Дело в том, что она мечтала найти себе в мужья учителя. И задуманная сделка обещала принести результат. Получая профессию учителя, мужчина делается правильным, его уже ничем не испортишь. Ацин пришла к этому выводу, когда училась на втором курсе школы высшей ступени. Тогда к ней питали интерес несколько преподавателей, однако самое большее, что они могли себе позволить, так это пропустить пальцы через ее волосы. Это тебе не торговцы из рабоче-крестьянской среды, которых она встречала позже. Все как один напористые, бесстрашные, самоуверенные, они если приходили, то за одним, а сделав свое дело, тотчас уходили, и так всегда. Не в пример им, преподаватели являются своего рода образцом, им бесконечно дорога их честь, и они уж точно не способны на какие бы то ни было крайности. Как известно, учитель должен быть примером, достойным подражания, поэтому он и над супругой будет держать контроль. Если у завязавшей девушки есть счет в банке, да еще и муж – преподаватель, то наверняка ничего плохого с ней не случится. На следующий день после того, как Лэ Го попробовала себя на поприще проститутки, на ней лица не было. Под глазами залегли круги – свидетельство бессонной ночи. Похоже, она даже плакала. Увиденное несколько расстроило Ацин. Но то, что женщина, у которой муж был преподавателем, отнеслась к этому плохо, выглядело вполне нормально, значит она целиком осознавала ответственность за содеянное. В таких случаях малейший отход от нормы приводит к душевным мукам. Итак, следующим вечером Лэ Го на несколько минут опоздала и выступила с весьма странной песней под названием «Облик луны незаметно меняется». В ней пелось про женщину, которая вдруг стала другой, в результате чего она не может найти подходящих слов для объяснения с мужчиной. Единственным ее намеком становится диск луны, который также постоянно меняется, становясь то полным, то ущербным. Лэ Го пела очень проникновенно, в словах песни чувствовалась некоторая безысходность и в то же время беззащитность. «Смотри, смотри / как облик луны / постепенно меня– / ет– / ся /. Смотри, смотри / как облик луны / постепенно меня– / ет– / ся /». Лэ Го целиком отдалась исполнению, желая до конца излить свою душу. Но ведь Лэ Го уже перевалило за тридцать, в ее возрасте неуместно было распевать такие песни, к чему тут эти сантименты. Ацин сидела в укромном месте и пристально наблюдала за ней. Все-таки эти интеллигенты такие нытики, чуть что, так у них тотчас начинается паника, как бы не «пойти по наклонной». Ацин не любила такого отношения к жизни. В конце концов, торговля телом – это самый прозрачный вид торговли, один переспал – другой получил деньги, все четко, и незачем тут растрачиваться на чувства. А если этим и вовсе не заниматься, то особо ничего и не сохранишь. Когда Лэ Го спустилась со сцены, Ацин подозвала ее к себе за барную стойку:

– Ну, что с тобой случилось?

Стойку освещала лампа дневного света, такая же, что обычно используется в одноместных гостиничных номерах; в ее свете лицо Лэ Го приобрело темный оттенок. Она уселась и сказала, что просто устала. Лэ Го не хотелось смотреть на Ацин, она налила воды и стала водить пальцем по краешку стакана. Лэ Го покусывала губы, и прошло достаточно времени, прежде чем она наконец сказала:

– Скажи мне, я плохая женщина?

Ацин в ответ только рассмеялась, весь ответ отобразился у нее на лице. Опустив веки, она несколько недовольно ответила:

– Плохая женщина? Лэ Го, ты полегче на поворотах, так ты и всех нас ставишь под удар.

– Да я не про то, – попробовала объяснить Лэ Го.

Ацин похлопала ее по плечу:

– А ты поменьше думай. Это у тебя без привычки, со временем пройдет.

– Но я не собираюсь этим заниматься и дальше.

Ацин рассмеялась:

– Что ж, дело твое. На свете есть женщины, которые лучше умрут от голода, но не изменят мужу, но их мало; есть и такие, которые готовы отдаваться каждому встречному, но их тоже мало. И наконец, остаются такие, как мы с тобой. У тех, кто пока не попал в эту лодку, всего лишь не было повода, только и всего. Те же, кто в эту лодку уже сел, пусть забудут о почетной арке [4] , это личное дело каждого. Никого тут винить не стоит, это просто черта чересчур культурных – наживать проблемы там, где их нет.

– Как можно сравнивать тебя и меня? Я не ты, у меня есть дочь и муж.

На этот раз Ацин не проронила ни звука, подбоченившись, она положила руку на плечо Лэ Го. Та вздохнула и, задумавшись, сказала:

– Я все-таки чувствую, что виновата перед ним.

Пропустив эти слова через себя, Ацин вскинула брови и вкрадчиво заговорила:

– А почему бы тебе не позволить переспать ему разок со мной, вы были бы в расчете.

Лэ Го недовольным оценивающим взглядом посмотрела на Ацин:

– Ацин, ты что такое говоришь? Ты, вообще, в своем уме?

Директором детского сада «Пять сосен» была не женщина, а мужчина в годах. Лэ Го, которую застукали прямо на диване, директор видел по телевизору на второй день. Однако он ее не признал. Ему было прекрасно известно, в чем Лэ Го ежедневно ходила на работу, но он никогда не видел ее откровенно оголенных рук или ног, поэтому когда он смотрел новостной репортаж, то просто не понял, что это Лэ Го. В этом отношении внешнее иногда загораживает сущность. Директор не принял эту новость близко к сердцу. Ну мало ли где что происходит, казалось, будто его это в принципе касаться не может.

На следующее утро директору позвонили из районного отделения полиции, тон говорившего подразумевал высокий пост и звучал весьма официально. Положив трубку, директор неожиданно для себя не смог вспомнить, как выглядит Лэ Го. Лицо его залилось краской, кровь ударила в голову. Этот ярый блюститель репутации не знал, куда деться от стыда. Словно его в душевой голого увидели ученики и от невозможности спрятаться он чувствовал себя ужасно неловко. Вот уже сорок лет этот директор детского сада служил примером для подражания, осталось каких-то сто дней до его официального выхода на пенсию, когда он с честью, высоко поднятой головой и незапятнанной за эти годы репутацией оставит сферу образования. Как у главы детского сада, у директора имелась излюбленная фраза по поводу выдающихся выпускников: «Из курятника вылетела жар-птица». Под «курятником» подразумевался детский сад «Пять сосен», а среди «жар-птиц», лично выращенных директором, был и нынешний заместитель градоначальника Чжан Юаньчао. Десятого сентября этого года, в День учителя, Чжан Юаньчао наверняка бы явился в их детский сад, где бы собственноручно увенчал его лаврами, назвал бы своим учителем. А дети, вооружившись барабанами и пестрыми лентами, наверняка бы славили пройденный им путь. А потом он счастливый и довольный возвратился бы домой, – в общем, его заслуг за сорок лет было хоть отбавляй.