Сара Груэн - Дом обезьян

Джон вдруг понял, что съел все икринки до единой. В бутылке еще оставался глоток шампанского, но ему не хотелось расставаться со вкусом икры, поэтому он провел пальцем по тарелке и облизал его.

Потом он с усилием заставил себя подняться с пола и закрыл входную дверь. В коридоре он заметил, что на домашнем телефоне мигает огонек непринятых вызовов. Фрэн, его теща, оставила кучу сообщений, и каждое следующее по накалу превосходило предыдущее. Видимо, Аманда блокировала ее сообщения. Джон не мог повести себя более приветливо. Их с Амандой матери были полными противоположностями, но вынести что одну, что другую было одинаково нелегко. Там, где Патриция погружалась в ледяное молчание, Фрэн поднималась на второй этаж и начинала перебирать твои носки. Она маскировала злорадство под желание помочь, злость под заботу, а сама тем временем собирала информацию для своего клана. Для Фрэн не существовало запретов.

Джон стер все ее сообщения.

Было уже два часа ночи, когда Джон вспомнил о говядине в духовке. Да и вспомнил-то только потому, что ему показалось, что в доме начался пожар. Едва запахло дымом, он сразу открыл глаза. Аманда крепко спала.

Джон слетел вниз по лестнице в кухню. Дым шел изо всех щелей духовки. Джон перекрыл газ, открыл окно и заднюю дверь, потом схватил кухонное полотенце и, размахивая им, как плащом матадора, постарался выгнать дым из дома.

Говядина «Веллингтон» превратилась в обугленный кирпич и крепко пригорела к противню. Веточка плюща, которую слепила из теста Аманда и расположила наверху говядины, подгорела меньше всего, Джон оторвал один листок и съел. Он оценил работу Аманды — каждый вылепленный из теста листок насчитывал ровно по шесть зарубок, а стебель извивался, как и положено идеальному кудзу.

Когда они только начали жить вместе, Аманда в результате экспериментов с консервированными супами одарила их обоих кампилобактериозом. Раскаяние ее было так велико, что сравнить его можно было только с последующим за отравлением заявлением — она решила стать настоящим кулинаром. Тогда Джон не придал этому значения, но, оглядываясь назад, понял, что это было первое проявление силы ее воли. Она скупила все книжки Джулии Чайлд, проштудировала их от корки до корки и неукоснительно следовала всем ее советам в рецептуре. («Если Джулия говорит, что надо почистить брокколи, значит, ты чистишь брокколи», — застенчиво пояснила она, когда Джон впервые застал ее за этим занятием. Он тогда расхохотался, но, попробовав то, что получилось в результате, больше никогда не подвергал сомнению кухонные ритуалы, какими бы странными они ему ни казались.)

В этот вечер Аманда оставила возле разделочной доски комки сырого слоеного теста и лепные листики, которые не прошли контроль качества. По столешнице были разбросаны крошки вареных яиц и скорлупы, шелуха от чеснока и обрывки вощеной оберточной бумаги для масла. По полу рассыпана мука. Аманда оставила каждый предмет посуды на том самом месте, где перестала им пользоваться.

Исабель то погружалась в бурлящий поток, то выныривала на поверхность. Это был не сон — она сознавала, что происходит вокруг, слышала людские голоса, но не могла разобрать, о чем они говорят. Какая-то сила со свистом проносила ее по цветным тоннелям, то по оранжевому, то по зеленому, то по синему. Чьи-то руки манипулировали с ее лицом и телом, временами она испытывала неприятные ощущения от уколов. Но ей не приходило в голову как-то реагировать или шевелиться, и это было даже хорошо, потому что она не могла сделать ни того, ни другого. Наконец цвета и шум утонули в благодатной черной пустоте.

Сигнал зуммера на высоких нотах и прерывистый свист нарушили ее покой и начали выталкивать из черных глубин. Исабель попыталась не обращать на них внимания, как если бы это была муха, но они были не менее назойливыми, и в конце концов она вынырнула на поверхность.

Она поморгала и поняла, что смотрит на потолок из белой плитки. Ее собственное распухшее лицо мешало ей видеть, что происходит по бокам.

— Смотрите, кто проснулся.

Над ней появилось улыбающееся лицо Питера. Под глазами у него были темные круги, подбородок зарос пучками щетины. Он придвинул к кровати стул и протянул руку между планками поручней.

— Сестра сказала, что ты очнулась.

Рука Питера была теплой и узнаваемой — когда он работал над дипломным проектом в Рокуэлле, Оклахома, одна шимпанзе откусила ему две фаланги на левом указательном пальце. Исабель попыталась сжать его руку, но у нее не хватило сил. Питер протянул к ней другую руку и погладил.

Исабель что-то пробормотала, но рот ей не подчинялся. Язык двигался, а челюсти — нет.

— Не пытайся говорить. Тебе поставили шины.

Исабель подняла одну руку и увидела зажим на пальце и внутривенные трубки, тогда она высвободила из рук Питера вторую и осторожно обследовала лицо. Ее пальцы ощупывали марлевые повязки, пластырь, бинты, мягкую распухшую губу, проволоку брекетов, которые крепились к оставшимся зубам.

Она перевела взгляд на Питера и знаками показала: «Расскажи».

— У тебя сломана челюсть, ты контужена, чтобы наполнить воздухом легкие, тебе в грудь вставили трубку, твой нос…

«Не про меня. Про бонобо», — неловко показала Исабель, говорить на языке жестов одной рукой было не так просто.

— Понял, — сказал Питер.

«Питер?»

— С ними все хорошо, — он попытался улыбнуться, но глаза его выдали.

Из скованного проволочной шиной рта Исабель вырвался слабый крик.

«Они пострадали?»

— Нет. Не думаю. Но мы не знаем наверняка. Они все еще сидят на деревьях. На парковке. Не хотят спускаться.

«Все?»

— Да, — Питер погладил ее по руке. — Все стараются им помочь. Там пожарная команда, представители из Общества охраны животных. Я постоянно туда езжу.

Исабель перевела взгляд на потолок, потом на окно. Дождь со снегом стучал по подоконнику, черное стекло залепляли снежные кляксы. Глаза Исабель наполнились слезами.

— Все будет хорошо. Обещаю, — сказал Питер.

Он прерывисто вздохнул и прислонился лбом к перилам кровати.

— Слава богу, ты очнулась. Я жутко испугался…

«Отвези меня туда. Прошу тебя. Слишком холодно. Они погибнут».

Сигнал кардиомонитора стал набирать скорость.

— Исабель, я не могу.

«Макена беременна».

— Я знаю, даю тебе слово — я прослежу, чтобы с ней ничего не случилось.

«Кто это сделал? Почему?»

— Экстремисты. Эти подонки заявили, что они дали свободу обезьянам. Подожди, увидишь на видео. Точно как Аль-Каида.

Питер сжал челюсти и уставился в невидимую точку где-то за стеной больничной палаты. Потом как будто вдруг понял, что за ним наблюдают, и постарался расслабиться.