Гарриэт Лейн - Элис. Навсегда

– Откуда вы черпаете идеи для своих произведений? – спрашивает Онор. – Чем бы вы занимались, если бы не стали писателем? Вы пользуетесь компьютером или предпочитаете писать от руки? У вас есть какие-то особые привычки, которым вы следуете в процессе творчества?

В общем, она задает Лоренсу банальные вопросы, но вскоре он начинает воспринимать ее всерьез. То есть отвечает на все ее глупости. Я вдруг замечаю, что Лоренс заговорил тише, но при этом краем глаза вижу его активную жестикуляцию и думаю: «О нет, не может быть. Кажется, он делится с ней сокровенными планами, и ему это даже нравится. Вопреки всему, Онор добилась того, чего хотела».

Я же оказываюсь во власти Сельмы с ее историей о том, как у Стивена Кармайкла начался пресловутый кризис середины жизни, как он отправился в благотворительный пробег на мотоциклах по Южной Америке, из которого так и не вернулся. Влюбившись в какую-то девицу из Чили, он поселился в Сантьяго и нашел себе работу преподавателя английского языка. Мне хочется орать в голос. Но я, разумеется, молчу. Лишь медленно киваю, хмурю брови, вслушиваясь в другую беседу. Я сейчас ненавижу Лоренса за то, о чем он говорит, но и оторваться тоже не в силах.

Онор хрустит кочерыжкой сельдерея и задает очередной вопрос:

– А что Дэниел Дэй-Льюис? Он действительно был хорош в той роли?

– Скажите, Фрэнсис, вы вполне довольны своим нынешним положением? – обращается ко мне Сельма.

Я не понимаю, о чем меня спрашивают. Сижу, зажав в руке вилку, и молчу, словно жду подсказки. Но потом до меня доходит, что вопрос, собственно, о моей работе в «Обозревателе». Тогда я отвечаю, что, даже несмотря на общую атмосферу неуверенности в завтрашнем дне, мне грех жаловаться: Мэри – вполне достойный начальник, книги всегда интересовали меня, и мне нравятся большинство наших авторов.

Сельма кладет себе в рот аккуратный кусочек хлеба и продолжает:

– Я интересуюсь потому, что собираюсь подыскивать себе нового заместителя. У нас откроется вакансия. Может, предложить работу вам?

– Мне? Вы серьезно? – удивляюсь я. – Но ведь я не настолько опытный работник, если честно. То есть я, конечно, уже давно вычитываю материалы, заказываю статьи, кое-что редактирую, общаюсь с литераторами, но сама писать начала всего несколько месяцев назад.

– Мне все это прекрасно известно. – Сельма кладет себе на тарелку ложку овощного салата. – Но для меня очевидно, что вы трудолюбивы и надежны. Не далее как на прошлой неделе мне пела о вас дифирамбы Одри Кэллум. Ну, вы же сами знаете, как работает система, и вовремя завели себе нужные контакты. Так почему бы вам не подумать о смене работы?

– Боже! Конечно, я непременно об этом подумаю, спасибо!

Я принимаю у нее вазу с салатом, кладу себе немного и хочу передать ее Онор, но та не обращает на меня внимания. Она отклонилась в сторону, положила подбородок на ладонь и глаз не сводит с Лоренса. Выражения ее лица я не вижу, но и нет надобности. Теперь я начинаю понимать, что дело шло к этому уже несколько дней, как и к перемене погоды.

Мне интересна реакция Тедди. Я бросаю взгляд на него и замечаю, что он нацепил на лицо широкую, но насквозь фальшивую улыбку. Вскоре он с удовольствием слушает историю, которую рассказывает Шарлотта. Это об одном австралийском писателе, она обедала с ним на прошлой неделе. Причем рассказ такой забавный, что Полли буквально заходится от смеха и драма на противоположном конце стола не привлекает ее внимания. Впрочем, это меня не удивляет.

Бедный Лоренс, думаю я, глядя, как Онор снова протягивает к нему свой бокал и в него льется вино – золотисто-зеленое в отблеске свечей. Он ведь не догадывается, что им играют. Для столь умного с виду мужчины он все-таки редкостно глуп. Не в состоянии противостоять чарам Онор. Сбит с толку ее напором, навязчивым интересом к себе. А что, Онор молода и очень хороша собой.

Лоренс сидит, ест салат с курицей и рассказывает о своей привычке намечать сюжетные линии будущего романа, делая краткие заметки на разноцветных листках самоклеющейся бумаги. О «творческих» прогулках, совершаемых либо рано утром, либо ближе к вечеру. О своем первоначальном суеверном пристрастии к американским разлинованным блокнотам из желтой бумаги, какими в США обычно пользуются юристы, которые он кипами закупал при каждой поездке в Штаты. О том, насколько легче ему работать теперь, когда он наконец стал уверенным пользователем компьютера.

– Я никогда не знаю, с чего начинается новый роман, – говорит Лоренс. – Иногда он возникает, когда ты пишешь уже первое предложение. Порой со слов, которые произнес кто-то другой, а ты их запомнил. Или тебя вдруг завораживает образ, какое-то видение, по непонятным причинам делающееся для тебя важным, и единственный способ разобраться – изложить все на бумаге.

Не хочется его слушать. В том, что он рассказывает, начисто отсутствует магия творчества. Мне приходит на ум сравнение: Лоренс пытается выпустить джинна из бутылки, но вместо него наружу вырывается затхлый вонючий воздух. Я громко скребу вилкой по пустой тарелке. И какое же наступает облегчение, когда Онор делает широкий жест рукой и опрокидывает стакан с водой! Он мгновенно растекается по скатерти.

– Ой! – восклицает Онор и начинает хихикать, но тут же смахивает со стола и свой нож, который со звоном падает на кирпичи. Когда она встает, заметно, что ее чуть покачивает на высоких каблуках.

– Черт тебя побери! – восклицает Тедди. Ему нужен повод, чтобы выплеснуть накопившееся раздражение.

– Прекрати! Это всего лишь вода, – шипит Онор.

Полли уставилась на нее, скорчив недовольную гримасу.

– Тебе нужно хоть что-нибудь съесть, – советую я тихо, стараясь взять Онор за руку.

И тут я вижу, как Лоренс смотрит на меня, замечает мое вмешательство и благодарен за него. Чары развеяны. Онор отмахивается от моих попыток помочь. Она откровенно довольна публичной размолвкой с Тедди, и в ее крови все еще гуляет адреналин от интимной беседы с его отцом. С этим Великим Человеком! Онор ощущает полет, хотя, как я подозреваю, ее ждет скорое крушение.

Лоренс поднимается. Его рукав потемнел от воды.

– Прошу прощения, – говорит он со смущенной улыбкой, отодвигает стул и уходит в дом.

С первой сменой блюд, таким образом, покончено. Сельма, Шарлотта и я убираем со стола, а Полли и Тедди отправляются в дальний конец лужайки, склонив друг к другу свои светловолосые головы.

– О, как печально. – Шарлотта делает паузу и смотрит им вслед. – «Отнимите у меня честь, и моей жизни конец».

– Может, она подсела на какую-то «дурь»? – возбужденно шепчет Сельма. – Мне показалось, она обкурилась «травкой».

Онор исчезла. Небо над кроной бука потемнело до оттенка лаванды – одного из цветов траура. Скоро хлынет дождь. Я думаю, что нет смысла выносить гостям яблочный пирог, который нарезан ровными ломтиками и покрыт сверху абрикосовым джемом. Мне потребовалось несколько часов, чтобы сделать его по-настоящему красивым, но теперь никто этого не оценит.