Т. Браун - Весеннее пробуждение

– Напиши ему письмо, – посоветовала она. – Напиши и расскажи о своих чувствах.

– Я не могу! Да он и слушать не захочет после того, как я с ним обошлась… К тому же я не знаю его адреса…

Пруденс решительно встала:

– Может, он и не захочет слушать, но ты, по крайней мере, попытаешься. С каких пор ты отказываешься даже попробовать получить то, чего хочешь? Так у тебя хотя бы есть шанс исправить положение. Зачем рисковать потерей крепкой дружбы… – Она замешкалась, не зная, стоит ли продолжать, но с опаской добавила: – Или настоящей любви?

Виктория шмыгнула носом:

– Ты думаешь, у меня еще есть шанс?

От робкой надежды в ее голосе у Пруденс стиснуло грудь.

– Он просил твоей руки. Говорил о любви. Если он действительно любит тебя, то не позволит глупой ссоре разлучить вас. А если ваша размолвка его остановит, значит он все же не достоин твоих страданий.

Виктория села на кровати, и Пруденс взбила подушки за ее спиной.

– Ты плохо знаешь Кита, – сказала Виктория, но уже более твердым голосом. – Он очень гордый. И такой упрямый. Я точно знаю, что на этот раз причинила ему настоящую боль. Возможно, ему сейчас даже больнее, чем мне.

– Увидимся, когда вернешься! – попрощался Альберт, перекрикивая шум двигателя французского аэроплана SPAD [5]последней модели, в котором сидела Ровена.

Французы «одолжили» англичанам истребитель, чтобы те попытались произвести для него запасные части. Инженеры мистера Диркса трудились над ним несколько дней, а сейчас пришла пора вернуть самолет обратно в Гастингс и затем домой. Хотя Ровена уже сделала несколько перелетов на службе у мистера Диркса, она никогда еще не сидела за штурвалом истребителя, а новый SPAD с его длинным, вытянутым фюзеляжем и обтекаемой кабиной, размещенной перед мотором и пропеллером, считался одним из лучших. Какой бы ни испытывала Ровена восторг от полета на новом аэроплане, при мысли о торчащем из кабины пулемете ее пробирала дрожь.

Альберт дал сигнал на взлет, девушка выдвинула рукоять газа и безупречно подняла аппарат в воздух. Проверила приборы – намного более сложные, чем на «Летучей Алисе», которую сейчас использовали только для тренировочных полетов, поскольку модель считалась практически устаревшей. После начала войны почти каждый раз, когда Ровена забиралась в кабину нового аэроплана, на привычной для нее приборной доске что-то менялось, добавлялось или улучшалось. Введенные в конструкцию SPAD подкосы крыльев придавали управлению уверенности, и Ровена немного поупражнялась с педалями, чтобы понять, будут ли опоры подгибаться от ветра. Нет. Опоры держались как скала. Затем Ровена проверила летный журнал и компас, взяла курс на Гастингс и вся отдалась полету.

Работа на мистера Диркса превратила каждое утро в радость. Ровена чувствовала, что наконец-то делает что-то нужное и осмысленное. Как ни странно, дядя ее поддержал, хотя разговор с тетей прошел не так хорошо, как хотелось бы.

– Значит, теперь мне придется волноваться, что не только мой сын умрет где-нибудь в канаве, но еще и племянница врежется в гору. Не могу передать, как мне повезло, – заявила леди Саммерсет.

– Но, тетя Шарлотта, я не собираюсь врезаться в гору. Я достаточно опытный пилот, чтобы не делать таких глупостей, – возразила Ровена.

– Стоит добавить эту фразу к списку заявлений, которых я никогда не чаяла услышать от тебя, милая, – фыркнула леди Саммерсет.

Иногда Ровена не понимала, шутит тетя Шарлотта намеренно или это ее горечь порой принимает ироничный оборот.

Сегодня собранный в дорогу саквояж оказался тяжелее обычного, поскольку Ровена планировала заночевать в Гастингсе. Вечером она должна была встретиться с Себастьяном, и весь следующий день они намеревались провести в Брайтоне. Конечно, сезон мало подходил для прогулок по морскому побережью, зато она повидается с женихом. По крайней мере, Ровена надеялась на это. Что получится на самом деле, зависит от распоряжений командования, как и многое в последнее время. Ровене невероятно повезло: еще ни разу у нее не возникали проблемы при перелетах, хотя опытные пилоты предупреждали, что это лишь вопрос времени.

«Но не сегодня», – ликовала девушка, выводя самолет из плотного облачного покрова. Не сегодня. И вечером она увидится с Себастьяном. Эта мысль наполняла ее счастьем, почти как пребывание в небе.

Ровена вспомнила последнее полученное от него письмо. Оно было полно удивительно теплых слов, и ее сердце тут же преисполнилось надеждой, что их дружба перерастет в нечто более значимое. Себастьян писал:

Моя дорогая Ровена!

Я нисколько не удивлен, что моя умная, храбрая девочка перегоняет так необходимые нашей армии самолеты по всей Англии. Не ожидал от тебя ничего иного. Пожалуйста, будь осторожна и всегда помни, сколько людей дорожит тобой, не исключая меня. Наши будущие дети тоже хотят, чтобы ты берегла себя.

«Не исключая меня…»

Мысль о том, что Себастьян любит ее, теплом разливалась в груди, и впервые Ровена уверилась, что сможет полюбить его в ответ. Возможно, она никогда не испытает к нему той необузданной страсти, какую вызывал в ней Джон, но зато в истоках ее чувства будет лежать нечто большее, чем любовь к полетам и физическое влечение.

Как всегда, время пролетело незаметно, и довольно скоро Ровена вошла в широкую спираль, чтобы снизить высоту перед посадкой. Ей никогда ранее не доводилось бывать в Гастингсе, так что оставалось надеяться на ровное и удобное посадочное поле.

Но не тут-то было. Снижение прошло гладко, но стоило колесам коснуться земли, как аэроплан занесло влево, и Ровена больно ударилась плечом о край кабины. Аппарат остановился неуклюжим рывком. Голова дернулась так, что в шее болезненно хрустнуло.

Аэроплан содрогнулся.

– Черт! – выкрикнула Ровена, когда двигатель затих.

Не дожидаясь бегущих к самолету мужчин, она расстегнула ремни, осторожно ступила на крыло и спрыгнула на землю. «Только бы ничего не сломалось», – вертелось в голове, пока Ровена тщательно осматривала аппарат.

Один из механиков добежал до аэроплана:

– Разве ты не знаешь, что ангар там?

Тут он разглядел ее лицо и разинул от удивления рот.

– Какого черта ты вытворяешь? – раздался сзади еще один голос.

Он отдался в ушах ревом цунами, и Ровена с колотящимся сердцем повернулась.

Джон.

Увидев ее, он замер. На лице мелькнуло крайнее изумление и тут же сменилось замкнутым, бесстрастным выражением.

Ровена стояла не шелохнувшись. Она не могла думать. Не могла двигаться. Понимала, что следует объясниться, но губы, как назло, онемели.

– Какого черта женщина делает за штурвалом самолета?

– Заткнись, Паркер, – велел наконец Джон. – Что случилось? – спросил он Ровену, избегая встречаться с ней взглядом.