Тимур Вермеш - Он снова здесь

Я смущенно закашлялся и сказал:

– Нет, спасибо, не надо кофе. Вот чашку чаю выпью с удовольствием. Или стакан воды.

– Никаких проблем. – С этими словами он налил воду в электрочайник, подобный тому, что был и у меня в номере. – Я положил для вас газеты около кресла. Их не так много, думаю, лучше заглянуть в интернет.

– Ах да, этот интернет, – кивнул я и опустился в кресло. – Очень хорошее приспособление. Я тоже не думаю, что мой успех будет зависить от благосклонности газет.

– Не хочу вам портить удовольствие, – сказал торговец, доставая из коробочки чайный пакетик, – но вам нечего бояться… Тем, кто вас видел, вы понравились.

– Я и не боюсь, – твердо ответил я. – Что значит мнение критиков?

– Ну…

– Ничего, – отрезал я, – ничего! Им грош цена, так было в тридцатые годы, так и сейчас. Критики лишь внушают людям, во что тем нужно верить. Им нет дела до здорового народного чувства. Нет, в душе своей народ прекрасно знает, что ему надо думать, и без наших господ критиков. Если народ здоров, он прекрасно понимает, что годится, а что нет. Нужен ли крестьянину критик, чтобы знать, хороша ли земля, в которую он сажает пшеницу? Крестьянин и сам это знает.

– Потому что ежедневно видит свое поле, – сказал торговец, – а вас он видит не каждый день.

– Зато он каждый день видит телевизор. Ему есть с чем сравнивать. Нет, немцу не нужен газетчик в роли пастыря. Он может свободно составить себе мнение.

– Вам лучше знать, – с ухмылкой сказал торговец и протянул мне сахар. – Вы у нас специалист по свободному формированию общественного мнения.

– Что это значит?

– С вами правда надо держать ухо востро, – покачал он головой. – То и дело хочется говорить с вами как с настоящим.

Кто-то постучал по прилавку в окошке. Торговец встал:

– Почитайте, что пишут, а у меня покупатели. Там немного.

Я взглянул на небольшую стопку около кресла. На передних полосах меня не было, что, впрочем, можно было предположить. Крупные газеты не затронули эту тему. К примеру, здесь не было той чудной газеты “Бильд”. Что ж, Визгюр уже давно ведет программу, значит, отчет о его передаче не вызвал интереса. В стопке оказались лишь мелкие региональные газеты, где один из редакторов вынужден ежедневно посматривать в телевизор, чтобы заполнить свою маленькую колонку. И три таких редактора включили программу Визгюра в надежде на развлечение. Все они сходились во мнении, что моя речь была самым интересным в передаче. Один писал, мол, удивительно, что именно от лица Гитлера было наконец четко сформулировано, чем все это время являлась программа Визгюра, а именно – набором клише про иностранцев. Два других считали, что благодаря моему “великолепно злобному вкладу” Визгюр наконец-то вновь обрел ту остроту, которой ему давно недоставало.

– Ну как, – спросил торговец, – довольны?

– Я уже начинал однажды с самых низов. – Я отпил чаю. – Тогда я выступал перед двадцатью. Треть из них пришла по ошибке. Нет, я не жалуюсь. Надо смотреть вперед. А вам, кстати, как?

– Хорошо, – ответил он, – резко, но хорошо. Только Визгюр был, по-моему, не очень в восторге.

– Да, – подтвердил я, – я помню это по прежним временам. Выскочки всегда принимаются кричать, когда появляется новая свежая идея. Боятся за насиженные местечки.

– А он пустит вас еще к себе в передачу?

– Он будет делать то, что скажет компания. Он существует благодаря системе и должен соблюдать правила игры.

– Даже не верится, что всего пару недель тому назад я подобрал вас около киоска, – произнес торговец.

– Правила все те же, что и шестьдесят лет тому назад, – сказал я, – они не меняются. Только меньше евреев занято. Поэтому народу и живется лучше. Кстати: я еще и не отблагодарил вас. Наверное?..

– Не волнуйтесь, – успокоил меня газетный торговец. – У нас была некоторая договоренность. Так что обо мне уже позаботились.

Тут зазвенел его переносной телефон. Он поднес аппарат к щеке и начал говорить. А я тем временем взялся листать ту самую “Бильд”. Газета доносила весьма заманчивую смесь народного гнева и озлобленности. Она открывалась сообщениями о политически неуклюжих выходках, так что формировался образ несколько бестолковой, но все-таки добросердечной матроны-канцлерши, которая неловко топчется среди оравы мешающих ей гномов. Параллельно газета разоблачала фактически любое демократически “легитимное” решение как полную чепуху. Наиболее противна для этого чудесного подстрекательского листка была идея европейского объединения. Но больше всего мне понравилась их деликатная манера работы. К примеру, в колонке анекдотов среди шуток о тещах и мужьях-рогоносцах незаметно вставлялось такое: “Идут в бордель португалец, грек и испанец. Кто платит? Германия”.

Очень удачно. Штрайхер [47], конечно, заказал бы еще рисунок, как три потных небритых южанина лапают грязными пальцами невинное создание, пока честный немецкий рабочий вынужден вкалывать. Хотя если подумать, то это бы, скорее, все испортило, выделив шутку из ее умной неприметности. А в остальном на страницах щедро разливалась мешанина статей о злодействах, затем следовало самое проверенное средство умиротворения – спортивные репортажи, а завершалось все коллажем фотографий, на которых знаменитые люди выглядели старыми или страшными, – законченная симфония зависти, низости и недоброжелательства. Потому-то мне и хотелось, чтобы в таком окружении появилась небольшая заметка о моем выступлении. Но газетный торговец правильно не положил “Бильд” в стопку, там не было обо мне ничего. Я отложил газету, когда он сунул телефон обратно в карман.

– Звонил мой племянник, – объяснил он, – тот, чья обувь вам не понравилась. Спрашивал, не вы ли тот самый тип, что жил в моем киоске. Он вас видел. У приятеля на телефоне. Просил передать, что это офигенная круть.

Я уставился на него в непонимании.

– То есть вы ему понравились, – перевел торговец. – Я и думать не хочу, что за фильмики есть у них в телефонах, но раз у них что-то появляется, значит, им это нравится.

– Чувства молодежи еще не испорчены фальшью, – подтвердил я. – Они не знают, хорошо или плохо, они следуют голосу природы. Если ребенок правильно воспитан, он не примет опрометчивых решений.

– А у вас-то, кстати, есть дети?

– К сожалению, нет, – ответил я. – То есть периодически из заинтересованных кругов просачивается информация, что якобы имеются какие-то бастарды.

– Ого, – отреагировал газетный торговец и с улыбочкой прикурил. – Из-за алиментов, значит…

– Нет, меня хотели дискредитировать. Смехотворно. С каких это пор считается неправильным или бесчестным подарить жизнь ребенку?

– Скажите это ХСС [48].