Катрин Шанель - Последний берег

И вдруг моя гостья заплакала – зарыдала в голос. Прежде чем я успела опомниться, она упала на колени, схватила мою руку и стала целовать ее, смачивая слезами.

– Да перестаньте же! И не плачьте, я терпеть этого не могу. Вы друзья Франсуа, а значит, и мои друзья тоже. Друзьям же нужно помогать, так ведь?

Она перестала целовать мне руки, но так и не встала с ковра.

– Я кузина Франсуа, – сказала она, опустив глаза, – проездом в Швейцарию.

– Ага, и тот испанец тоже его кузен. Со дня на день жду темнокожих кузенов и двоюродных племянников-самоедов. Рахиль, я что, похожа на дурочку? Разумеется, у психиатров со временем проявляются некоторые странности, но не до такой же степени. Знаете, давайте вы просто будете моей подругой. У меня когда-то была подруга, но наши жизненные пути разошлись.

Я говорила правду: на днях я узнала, что муж Рене стал членом правительства Виши. Сама же Рене ничуть не утратила своего горячего патриотизма: она писала мне, что надеется на избавление Франции от евреев и коммунистов…

– Давайте для начала попробуем вас переодеть? Мне кажется, тот наряд, что на вас, немного потерял актуальность. Мои тряпки тоже не первой моды, я давно не обновляла гардероб. Но, кажется, у нас один размер?

– Раньше я была куда полнее, – откликнулась Рахиль, постепенно приходя в себя. – Но с тех пор как начались эти преследования, мне кусок в горло не идет.

– Все к лучшему, – усмехнулась я. – Знаете, моя ма… Моя тетушка считает, что главное достоинство женщины – стройная фигура.

Мы прошли в мою комнату, и я раскрыла дверцы шкафа.

– Это же Шанель! Платья от Коко Шанель! О-о, у меня был когда-то ее костюм. Мой муж предпочитал дарить мне драгоценности, говорил, что это идеальное вложение средств, а следование моде считал транжирством. И все же он сделал мне такой подарок на годовщину свадьбы. Я была уверена, что это первая и последняя вещь Шанель, которую я ношу. И вот, надо же такому случиться… Целый шкаф!

Женщина – всегда женщина. С розовой после ванны кожей, с мелко вьющимися локонами, Рахиль помолодела и похорошела. Я увидела, что она молода, моложе меня. И мои платья были ей к лицу намного больше, чем мне! Платья от Шанель. Я выбрасывала ей в руки то одну, то другую вещь, мы создавали невероятные сочетания и от души веселились, словно и не было никакой войны, оккупации, режима Виши, словно сама Рахиль и ее дети не подвергались сию минуту ужасной опасности быть отправленными в лагерь смерти…

Ночью Франсуа сказал мне:

– Ты подружилась с Рахилью?

– Да.

– В кои-то веки ей повезло.

– Что такое «Весенний ветер»?

– Где ты это слышала?

– Неважно.

– Пятнадцать тысяч евреев схватили и поместили на велодроме. Там не было ни пищи, ни воды. Женщины, дети, старики, больные… В чудовищной тесноте. Знаешь, над велодромом висел желтый туман от испарений. Полицейские утрамбовывали их, подгоняя дубинками. И всех отправили в лагерь. Это сделали Петен и Пеллапуа. После отправки транспорта на велодроме остались мертвые тела. Рахиль повезло. Она чудом сумела спрятаться. Наши люди нашли ее. Ее нужно будет вывезти из Франции. Она горюет по мужу, которого арестовали еще раньше.

– Куда их отправили?

– Мы не знаем. Правительство Виши открыло свои лагеря, пятнадцать лагерей. Там люди умирали от голода и болезней… Но их хотя бы не убивали в газовых камерах. Теперь транспорт идет и в Освенцим. Будь добра к ней и к детям, они избежали смертельной опасности… Но все еще в опасности.

Двойняшки, Лия и Мари, быстро освоились, и в доме стало шумно от детской возни. Плакса места себе не находил от радости – у него, как и у меня, впервые в жизни появились друзья.

– Отчего Плакса лает? – спрашивали меня девчонки.

– Это он так смеется.

– А нельзя ли попросить мадам Жиразоль, чтобы она не готовила больше брокколи?

– Надо есть овощи. Это полезно для здоровья.

И так далее – без конца. Стоило мне уединиться в моем кабинете, как дверь приотворялась, и показывалась мордашка одной из девочек, или заглядывал Франсуа поцеловать меня и познакомить с очередным «кузеном», или, пыхтя, вваливалась мадам Жиразоль и требовала ответа: жарить нынче на обед цыплят или довольно будет бараньих котлеток. К слову сказать, мое мнение никогда не имело ценности в ее глазах, домоправительнице хотелось только беседы. Но я не досадовала на то, что меня отвлекают от занятий. Мне было приятно участие и внимание окружающих. Мне казалось, я только начала по-настоящему жить.

Можно ли было этот мой своеобразный быт сравнить с моей жизнью у матери? О, нет. Разумеется, там тоже было много гостей, и тоже решались важные вопросы, кипели споры… Но я всегда оставалась на периферии, всегда была только зрителем, никогда – участником. И вот пришло время для меня – жить!

Ночью, прильнув щекой к горячему плечу Франсуа, я прислушалась. Мне чудился какой-то гул, доносящийся из подвала. Вилла «Легкое дыхание» построена была на холме, и в доме был обширный, глубокий подвал, в прошлом использовавшийся в качестве винного погреба. Но то вино уже утекло, а теперь Франсуа выпросил у меня ключи от подвала – для своих нужд.

– Что это? – спросила я.

– Думаю, лучше тебе не знать, – нежно шепнул Франсуа.

– Но… это опасно?

– Сейчас все опасно, моя радость. Сам воздух пропитан опасностью.

– Я имею в виду другое. Мы… не взлетим на воздух?

– Нет, крошка, это исключено. Хотя то, что выходит из твоего подвала, может быть посерьезнее бомб.

Я поняла его слова, когда однажды вышла из дома в рассветный час. У заднего крыльца стояла неказистая крестьянская телега, как две капли воды похожая на те, что когда-то отъезжали от ворот монастыря, нагруженные овощами, фруктами, цветами. На эту два сумрачных кузена моего любовника грузили пачки газет, еще пахнущих типографской краской.

«Оборона Франции», – прочла я.

Быстро бегая глазами по строчкам, я читала передовицу:

«Сопротивляться! Этот крик рвется из ваших сердец, из глубины отчаяния, в которое погрузил вас разгром родины. Это крик всех непокорившихся, всех, кто стремится исполнить свой долг. Но вы чувствуете себя разобщенными и безоружными, в хаосе идей, мнений и систем вы ищете, в чем ваш долг. Сопротивляться – это уже значит сберечь свое сердце и свои мозги. Но прежде всего это действовать, делать что-то, что выражается в позитивных делах, разумных и полезных поступках. Многие пытались, и часто отступали, видя свою беспомощность. Другие же объединились. Но подчас их группы оказываются, в свою очередь, разобщены и бессильны.

Терпеливо, с трудом мы отыскивали и собирали их. Их уже много (в одном только Париже больше целой армии), людей горячих и решительных, которые поняли, что их усилиям необходима организация и что им нужны методы, дисциплина, руководство.