Катрин Шанель - Последний берег

Время показало, что мать была не права. Как раз назначение губернатором герцога Виндзорского и поспособствовало процветанию Багам. Выскочка Бесси не намерена была мириться со своим изгнанием и решила, что раз высший свет не желает принимать ее у себя, то пусть сам пожалует к ней в гости! Они развивали туризм, и вскоре губернаторский пост на Багамах стал настоящей синекурой.

– Думаю, им там всяко легче одеться, чем нам тут. Слышала про план «Утилити»? О, черт побери. Детка, подержи ножницы. Обувь из пробки и дерева! Ремни и жилеты из рыбьей кожи! Одежда только шести цветов – использование красителей строго регламентировано. Америка – мой единственный свет в окошке. Американцы придумали нейлоновые чулки, за одно это им нужно поставить памятник. Мало того, что они дешевле и прочнее шелковых, они еще и гораздо лучше сидят. Я всегда говорила, что морщинка на чулке старит женщину больше, чем морщинка на лице. Правда, их теперь приходится доставать на черном рынке, и стоят они, как мост Александра III! Поэтому женщины, что победнее, уже рисуют швы на голых ногах!

– Зачем?

– Чтобы казалось, что они в чулках, глупышка! Дай сюда ножницы. Не знаю, есть ли у американцев такой дефицит. Думаю, да. Или будет, если еще нет. Но они изобрели плейсьюты, с которыми вообще не нужно носить чулки.

– Плейсьюты? Что это такое?

– Полистай там журналы для наглядности. Коротко говоря, это костюм из лифа и юбки или шортов. Талии высокие, материал – хлопок, и чем ярче рисунок, тем лучше. В таком костюме можно загорать у бассейна, играть в теннис, в мяч, да что угодно! Чтобы ходить по улице, довольно набросить сверху жакет – лучше всего в матросском стиле, но американцы до этого не додумались. Я могла бы им подсказать, но пусть до всего доходят своим умом! А румперсы?

– Это что такое?

– Румперсы… Это то же самое, но верхняя и нижняя часть сшиты друг с другом. Раньше в румперсы одевали маленьких детей, а теперь в них щеголяют молоденькие девушки. Очаровательное зрелище! Ты вполне могла бы позволить себе такое.

– Я не молоденькая девушка, мама.

– Тогда придется твоей старой матери взяться за дело. Разумеется, я не буду носить румперс в Париже. А вот на вилле «Ла Пауза» – вполне, вполне. Спортивный стиль и здоровая экономия, вот наш девиз. Весь мир экономит, шьют одежду из занавесок, как героиня того фильма, как он назывался…

– «Унесенные ветром».

– Да! Подай-ка мне вон те нитки. Стекла этих очков уже помутнели, мне нужны новые. Женщины шьют вечерние платья из штор, пальто – из лошадиных попон, перешивают себе костюмы мужей, уехавших на фронт, наконец-то учатся комбинировать вещи между собой. А угадай-ка, из чего шьют подвенечные платья? Из парашютного шелка. Его тоже можно достать на черном рынке. Подумай, твое платье побывало в небе, узнало радость полета! Очень романтично. Но тебе на подвенечное платье я достану ткань, конечно.

Шанель откусила нитку, словно поставила точку. Она была в форме – ей в очередной раз удалось загнать меня в угол. Вероятно, у меня было очень глупое выражение лица, потому что, взглянув на меня, она засмеялась.

– Но как ты узнала?

– Элементарно! Ты редко стала являться из своей деревеньки. Когда приезжаешь, я замечаю, что губы твои распухли от поцелуев, взгляд мечтательный. И теперь вот глаза затуманены, разговор поддерживаешь кое-как. Ты или беременна, или помолвлена – и то и другое не так уж и плохо…

– Я не беременна, мама. И помолвка моя пока только в предположении.

– Но ты расскажешь мне, кто он? О-о, я уверена, что это опять доктор. Других мужчин тебе негде и некогда было видеть. Или это пациент? Это не так хорошо.

Я засмеялась, хотя весело мне не было. Во-первых, я вспомнила доктора, которого и в самом деле любила. Марк Лебуле! Его умные глаза, твердые руки, блистательный ум. Разве можно было сравнить его с Дюпоном?

А во-вторых, я поняла, что не могу рассказать матери правду о своем избраннике.

Что я скажу?

«Мама, он партизан»?

Невозможно.

Но я улыбнулась ей.

– Нет. Он не доктор. Ты права, у меня был недолгий роман с одним из докторов в нашей клинике. Но дело не дошло даже до постели. Он предпочел меня другой, и я даже рада этому. Франсуа… Он работал, был солдатом. Сейчас служит в типографии. Он немного моложе меня…

– Браво, детка! – вскричала весело мать. Ее радость заставила меня забыть о своей лжи. – Из какой он семьи?

– О, совсем из простой. К тому же он сирота. Но он мне нравится.

– И прекрасно, – горячо поддержала меня Шанель. – Все эти условности сметены войной. Теперь важно, чтобы он знал жизнь! Так ты познакомишь меня с ним?

Во мне шевельнулся червячок сомнения. Но я сказала:

– Да, конечно. Я позвоню тебе на будущей неделе? И мы договоримся о встрече.

О помолвке разговора больше не было. Зато состоялась весьма скоропалительная свадьба – доктор Дюпон женился на Жанне. Говорили, что такой срочности требовала мадам Булль. Она боялась, что ее кончина заставит дочь облачиться в траур и отодвинет свадьбу на неопределенный срок.

– Мне бы хотелось, чтобы вы тоже пришли на свадьбу, – сказала мне несчастная больная. – Я очень надеюсь на вас. Нужно, чтобы все было прилично…

«Ничего приличного в этом браке нет и быть не может», – хотела сказать я.

Но сказала другое:

– Разумеется, это не мое дело, мадам Булль. Но не кажется ли вам, что этот брак заключается с излишней поспешностью?

– Дорогая моя, но вы же знаете мои обстоятельства. После моей смерти девочка останется совсем одна. И, поверьте, меня вовсе не успокаивает, что она не будет в нищете. Есть много непорядочных людей, готовых поживиться, воспользоваться беспомощностью и одиночеством женщины. Господин Дюпон… Он не молод, но такой славный, порядочный человек. И к тому же доктор – то есть я могу быть уверена, что Жанне будет обеспечен надлежащий уход.

– А вам не приходило в голову, что доктор Дюпон может быть не вполне бескорыстен?

Эти слова сами сорвались у меня с языка. Я не хотела тревожить умирающую. В конце концов, это действительно не мое дело.

– Хорошая, честная сиделка стоит дорого, – сказала мадам Булль, не сводя с меня лихорадочных глаз с пожелтевшими белками. – А с вашей стороны не очень-то хорошо говорить так, мадемуазель. Не думайте, я все знаю. Мне рассказала старшая сестра.

Я застыла. Старшая сестра, Ирена Жодар по прозвищу Спичка, была пренеприятной особой. Высокая, худая, но с увесистыми бедрами, она носила очень короткий и узкий халат, умела неприятно-мохнато щурить глаза и вызывающе смеяться. Видимо, именно эти так раздражающие меня качества неотразимо действовали на мужчин. Она отвечала мне взаимностью, постоянно отпуская остроты на тему синих чулков. У Спички тоже был страстный роман с доктором Дюпоном, но они расстались. Я полагала, что зря – эта пара стоила друг друга.