Катрин Шанель - Последний берег

Последняя ночь, мрачная ночь в заключении. Я поворачиваюсь на неудобном кожаном диване, с которого постоянно соскальзывают простыни. В бок мне втыкается пружина. Я не могу отделаться от мысли – кто станет заниматься моими пациентами без меня? Что будет с ними? Кто позаботится о них? Что, если опять перитонит или язва? Что, если кто-то из них умрет?

«Ты сделала все, что могла, – уговариваю я себя. – Оставаться здесь неразумно. Это будет сотрудничеством с оккупационными властями. Приличные люди потом не подадут тебе руки, и будут правы. Кончится тем, что тебя отправят в концлагерь. В конце концов, подумай о ребенке. Он скоро должен родиться. Где он увидит свет, неужели в тюрьме, пропитанной аурой страданий и запахом нечистот?»

Утром я чувствовала себя так, как будто меня избили палками. Рано, на рассвете, как на казнь, меня провожают – не к главному входу, а к маленькой калитке в каменной стене форта. Такая же вела когда-то в старый монастырский сад… Потом ее приказали закрыть, но я вскарабкалась на стену и едва не погибла, сорвавшись оттуда. Сейчас я чувствовала себя точно так же.

За калиткой меня ждал автомобиль. За рулем сидела мать. На ней были черные очки, шляпа с низкими полями и шарф. Она прятала лицо. Я не поняла выражения ее глаз, когда она кивнула мне, чтобы я быстрее усаживалась. Но по крепко сжатым губам, по тому, как она вдавила педаль в пол, я поняла, что она в гневе.

Но почему она сердилась?

Для начала ей не понравился мой внешний вид. По ее мнению, даже в концентрационном лагере я должна была оставаться на высоте. Что с моими волосами? Почему кожа так залубенела, она же присылала мне крем?

– Я использовала его для приготовления мази от экземы.

– Как, – ужаснулась Шанель, – крем от Арден?! Ты ведешь себя легкомысленно.

Как я ни была измучена, я расхохоталась.

– Я? Давай лучше поговорим о тебе. Ты ни разу не прислала мне письма. Ни слова поддержки, только молчаливое неодобрение. И в чем ты меня обвиняешь?

– В том, что ты снова связалась с неподходящим мужчиной. Что ты попала в тюрьму. Впустила в мой дом черт знает кого. Навлекла на этот самый мой дом подозрения властей. И после этого ты хотела, чтобы я рисковала своим положением, посылая тебе письма? Довольно было и посылок. Хотя и незаметно, чтобы ты их получала. Знаешь, я очень расстроена.

– Господи, мама, ты можешь думать о ком-то, кроме себя?

Мы отвратительно поругались. Это была самая крупная ссора в нашей жизни. Я чувствовала себя измученной и совершенно расторможенной, потому наговорила много лишнего. А она просто была очень зла, и я не понимала причины такого ее настроения. Поняла только потом…

– Это я-то думаю только о себе? Я все это время крутилась как белка в чертовом колесе! Я бегала по кабинетам этих невыносимых бошей, давала взятки, льстила, заискивала… Я собирала дефицитные вещи тебе в посылки. А ты обижаешься, что я посылала что-то не то, что не посылала слюнявых записочек. Да какого дьявола? Я даже любовникам ничего никогда не пишу.

– О-о, ну разумеется. Даже любовникам! Любовники для тебя важнее всего на свете. Прости, что посмела отвлечь от них твое внимание. Я не просила тебя хлопотать обо мне. Меня бы выпустили и так, я ни в чем не виновата.

– Как же! Но если тебе не нужны мои услуги, то может быть, ты съедешь и из моего дома?

– Разумеется. Мне не нужен ни твой дом, ни твои деньги, ни твои несчастные тряпки, ни…

Боль огненным кольцом охватила поясницу, рванула клещами. Я охнула, согнулась.

– Слишком рано для родов. Мне нужен врач. И немедленно!

– Для родов? – Шанель выглядела ошарашенной. – Каких… Но… Да, да, конечно, я немедленно найду врача… Послушай, ведь…

Я уже не слышала ее, боль крутила меня в своей кровавой мясорубке, и обморок я приняла как избавление.

Когда я очнулась, надо мной был чистый белый потолок. Больничная палата. Боли не было, она ушла. Я трогала свой живот, вслушивалась в себя, и ничего не могла понять. Я осмотрелась – вдруг рядом стоит колыбель, вдруг в ней спит мой ребенок?

Палату я узнала. Это была палата моей клиники в Гарше.

Я снова опустила голову на подушку. Как все странно…

Скрипнула дверь. Женщина, появившаяся на пороге, явно была доктором, но я не знала ее.

– Меня пригласили сюда работать, когда доктор Дюпон уехал в Америку, а вы были арестованы, – сказала женщина в ответ на мой безмолвный вопрос. – Меня зовут Даниэль Потье. А вы – доктор Боннер. Я много слышала о вас. Ваши записи помогли мне в работе, и я рада поблагодарить вас лично.

Я облизнула пересохшие губы.

– Хотите пить?

Она поднесла стакан к моим губам, и я напилась. Потом откинулась на подушки.

– Как я здесь оказалась?

– Вас привезла сюда Габриэль Шанель. Она ваша родственница? Очень решительная дама. Сказала, что вы отдали этой клинике несколько драгоценных лет своей жизни, и, по ее мнению, здесь вам просто обязаны помочь. Я уверила ее, что мы сделаем все возможное.

– Что с моим ребенком? Я потеряла его?

– Нет, мадемуазель Боннер. Вы не потеряли ребенка.

Я вздохнула с облегчением.

– Мне нужно посоветоваться с акушеркой. Мою беременность никто не наблюдал, что-то могло пойти не так. Нужно, чтобы кто-то меня осмотрел, установил, в каком положении сейчас лежит ребенок. Я примерно знаю свой срок, но я могу ошибаться. У меня все так перепуталось…

– Неудивительно, – вздохнула доктор Потье. – Акушерка прибыла первой. Вы были без сознания.

– И… что? Как… мои дела?

Даниэль Потье молчала. У нее было странное выражение лица.

– Говорите прямо, – велела я ей. Я говорила сейчас, как моя мать.

– Хорошо, доктор Боннер. Будь вы простой пациенткой, я, быть может, нашла другие способы довести до вас сведения о вашем положении. Но вы психиатр, и я от вас ничего не скрою. Так вот. Вы не беременны.

– Значит, я все же потеряла ребенка?

– Нет, не теряли.

– Я ничего не понимаю.

Мысли у меня начинали путаться.

– Вы не теряли ребенка, потому что никакой беременности не было.

– Боюсь, я вас не понимаю. Вы имеете в виду…

– Конверсивная реакция.

– То есть истерия? Но я никогда не была склонна к истерии.

– Я предпочитаю именно этот термин – конверсивная реакция. Фрейд полагал конверсию чертой истероидной личности. Среди современных психоаналитиков принято определять конверсию как механизм трансформации страха, порожденного стрессом… или внутренними психическими конфликтами, в соматические симптомы. Ваша психика пыталась защититься от обрушившегося на вас ужаса. Ваш организм выдал все признаки беременности… При отсутствии таковой.

– Истерическая беременность! – почти вскрикнула я.

– Истерическая, ложная, мнимая или, если угодно, воображаемая, хотя этот термин кажется мне менее адекватным.