Андреа Басфилд - Неверная. Костры Афганистана

– Очень приятно, Хьюго, – ответил Хаджи Хан. Судя по выражению его лица, он ни малейшего представления не имел, кто к нему пришел, и я почувствовал приближение беды.

Пригласив нас сесть на ковер рядом с ним, он спросил, как здоровье моей матери, и выразил надежду, что у меня все в порядке, дела идут хорошо и счастье мое неизменно.

– Если ты голоден, мы можем тебя чем-нибудь угостить. Ни к чему было приносить с собой еду, – добавил он, глядя на мой поднос с сандвичами.

Я попытался засмеяться, но было мне не до смеха, поэтому получился какой-то писк. После чего мы сели на ковер с Хаджи Ханом и его друзьями, и некоторое время все молча переглядывались друг с другом.

Хаджи Хан, должно быть, голову ломал, что я делаю здесь с каким-то незнакомым доктором, но вопросов не задавал, ибо это было бы невежливо. Нас пригласили к нему в сад, и мы были его гостями.

И я подумал, что, если мы продолжим сидеть просто так, мило и спокойно и попивать чай, который нам предложили, может, нам еще и удастся выйти из этих ворот живыми.

Но тут доктор Хьюго заговорил.

– Наверное, вы гадаете, зачем я здесь, – начал он.

Хаджи Хан пожал плечами, что означало – допустим, да, меня это и впрямь интересует.

– Так вот, – продолжил доктор Хьюго, – я – друг Джорджии.

Хаджи Хан ничего не сказал.

– Я знаю, что вы тоже ее хороший друг, и за прошедшие годы стали с ней довольно… гм… близки.

Хаджи Хан снова промолчал, и, поскольку его молчание мне не нравилось, я попытался сосредоточиться на своем чае.

– Дело в том, что я в курсе… отношения между вами изменились, и вы уже не так… гм… близки, как прежде. Но она все равно очень сильно переживает из-за вас, и мне кажется, что пора бы вам… гм… на время оставить ее в покое.

Доктор Хьюго договорил, Хаджи Хан снова промолчал, но глаза его потемнели, и брови сошлись на переносице. Это был нехороший знак, очень нехороший, и я начал молиться про себя, чтобы доктор на том и остановился, допил свой чай, поблагодарил моего друга и ушел.

Но он не остановился:

– Я говорю вам это потому, что Джорджия уже подумывает уехать в Англию, а мне хотелось бы, чтобы она осталась, по вполне понятной причине…

– Какой причине?

Это были первые слова, какие произнес Хаджи Хан за время беседы, и я услышал закипающий в его голосе гнев.

– Думаю, я ее люблю, – ответил доктор Хьюго почти сухо.

Я бы на его месте назвал лучше какую-нибудь другую причину.

– Вы с ней спали?

Голос Хаджи Хана еще звучал сдержанно, но я заметил, что друзья его придвинулись ближе.

– Простите, но, по-моему, это не ваше дело.

– Я спрашиваю – вы с ней спали?

– Ну ладно… нет. Я с ней не спал, но это на самом деле не главное. Дело в том, что мы становимся ближе… и я уверен, что, если бы вы оставили ее на какое-то время в покое, а может, и вовсе отпустили, я смог бы сделать ее счастливой. Подумайте сами, что вы можете дать ей здесь, в Афганистане…

И тут Хаджи Хан испустил такой страшный рев, что я выронил свою чашку с чаем.

Доктор испуганно вскочил на ноги, а Хаджи Хан бросился на него, схватил за горло и прижал спиной к стене.

– Ты спятил? – яростно спросил он, выплевывая слово за словом ему в лицо. – Прийти ко мне и заявить такое? Ты что, не знаешь, с кем имеешь дело, ублюдок?

– Конечно, знаю, – ответил, задыхаясь, доктор Хьюго, двумя руками пытаясь оторвать от своего горла руку Хаджи Хана. – И я вас не боюсь!

К тому времени я тоже был уже на ногах и прекрасно видел, что испуганным доктор Хьюго и впрямь не выглядел – он был в ужасе.

– Кретин, мать твою! – выкрикнул Хаджи Хан с искаженным от ярости лицом. – Ты думаешь, что любишь Джорджию? Думаешь ?! Ну так я скажу тебе кое-что… я сам – Джорджия! Эта женщина – мое сердце; она в костях моих, зубах, волосах… каждая клетка моего тела – это она, и каждая ее клетка принадлежит мне! И ты приходишь ко мне со своими бреднями и говоришь, что я должен «оставить ее в покое»?! Ты сошел с ума? Совсем спятил, скотина?

Он швырнул доктора наземь, к своим ногам, и тот жадно принялся глотать воздух.

– Вышвырните его отсюда, – сказал Хаджи Хан на пушту охранникам, сбежавшимся к нему при первом признаке тревоги. – Вышвырните, пока я не перерезал ему глотку.

И, отвернувшись, зашагал в дом.

Когда мы ехали обратно, доктор Хьюго был очень молчалив, и это было понятно – ведь его только что чуть не задушили.

У него дрожали руки, и глаза казались размером больше обычного.

– Он просто зверь какой-то, – пробормотал доктор наконец, – маньяк. Что она в нем нашла, черт побери?

Я понял, что он говорит о Джорджии.

– Ну… он очень красивый, а на прошлой неделе мы узнали…

– Это был риторический вопрос, Фавад.

– А.

Что означает «риторический», я не знал, но сообразил, что так, видимо, называются вопросы, на которые не ждут ответа.

И еще как минимум одним соображением пополнилась моя голова в результате этого визита доктора Хьюго к Хаджи Хану – доктор был симпатичный, и все такое, но женщине нужен мужчина, который способен за нее сразиться… особенно в Афганистане. Наверное, это было неправильно, поскольку мама всегда говорила мне, что «насилием проблему не решишь», но мне все же нравилось в Хаджи Хане это «к черту сдержанность», выражаясь словами Джеймса.

Я ничего не сказал, однако, и всю оставшуюся дорогу доктор Хьюго тоже молчал. Только растирал то и дело свои руки – и горло время от времени.

Через десять минут мы остановились перед моим домом, он наклонился ко мне и почти шепотом сказал на ухо:

– Буду тебе очень благодарен, Фавад, если Джорджия ничего не узнает.

– Хорошо, – ответил я, потому что мне было его жалко.

Но большой радости не испытал. И, добравшись наконец до своей комнаты, сел и все записал – благодаря чему и запомнил то, что в те времена не мог поведать никому.

Подходя к воротам, я надеялся никого не встретить, чтобы уберечь секреты, меня переполнявшие, но, поскольку жизнь никогда не дает тебе того, чего от нее ждешь, едва войдя во двор, я увидел всех сразу, и маму тоже, – они сидели в саду.

Мать тут же вскочила на ноги, и рядом с ней я увидел еще одну афганку, которая показалась мне похожей на кого-то знакомого, но на кого – вспомнить не удалось.

Глаза у мамы были мокрыми от слез, я заметил это, когда она подошла, но лицо было счастливым – невероятно счастливым на самом деле. Все остальные тоже выглядели невероятно счастливыми, и я решил, что мать сказала наконец «да» Шир Ахмаду. И это означало, что хотя бы один секрет из своего списка я могу вычеркнуть.

– Фавад! – воскликнула она, хватая меня за руку и практически волоча за собою в сад. – Иди скорее, сынок, посмотри, кто тут у нас!