Андреа Басфилд - Неверная. Костры Афганистана

Я еще ни разу не участвовал в брачных церемониях и поэтому подумал было, что это, наверное, какой-то обряд – мне должны официально представить мужчину, который вскоре станет моим отцом. Обряд обрядом, но все равно это казалось странным – ведь я видел Шир Ахмада и разговаривал с ним каждый день на протяжении уже почти года. Да без меня они, пожалуй, и вовсе не собрались бы пожениться!

Шагая следом за матерью, я миновал Джорджию, Джеймса и Мэй с поглупевшими от радости лицами, и с земли, чтобы поздороваться со мной, поднялась женщина, рядом с которой сидела мать, когда я только вошел.

Вблизи я разглядел, что она красива. И молода – намного моложе, чем моя мать. Но с точно такими же – странно! – зелеными глазами.

– Фавад, – дрожащим голосом сказала мать, остановившись перед ней. – Это… ох, сынок… это твоя сестра, Мина!

Что ж, если кому-то и нужны были еще какие-то доказательства великой любви Божьей и Его милосердия, им достаточно было бы взглянуть на прекрасное лицо моей сестры – пропавшей и нашедшейся.

После стольких лет тьмы она вошла в нашу жизнь, как солнечный свет, и это свидетельствовало, что Бог иногда отнимает, но и возвращает тоже.

Я был так потрясен и восхищен возвращением Мины, что на целый час онемел. Сердце мое от счастья расширилось, и словам было не обойти его, чтобы добраться до языка.

Не один месяц я гадал, случится ли моей сестре услышать по радио сообщение Джорджии. И поскольку Мина все не появлялась, я начал уже смиряться с мыслью, что она, наверное, тоже умерла, как отец и братья.

И теперь я узнал, что она вовсе не умерла – наоборот, выросла и стала еще красивее, живя в своем доме в Кунаре.

Джорджия, как выяснилось, знала это уже две недели, но никому ничего не говорила, потому что придумывала, как организовать ее приезд в Кабул, чтобы сделать сюрприз нам обоим – мне и матери.

Я был впечатлен и благодарен ей – ибо не было на Божьей земле сил, которые заставили бы меня самого сохранить такой секрет.

Но теперь моя сестра была здесь, и ничто более на свете не казалось важным. И за бесконечным чаем, который обеспечивали сегодня Джеймс и Мэй, поскольку видели, что наша мать не в силах оторваться от вновь обретенной дочери, мы слушали в полном изумлении ее рассказ о том, что с ней происходило после того, как ее украли талибы.

Повествование ее было очень страшным, и, хотя я еще только учился жизни, я догадывался все же, что многое она пропустила. Ибо случались мгновения, когда она запиналась и умолкала, словно не могла найти слова, и тогда мать брала ее за руку и передавала ей свою силу.

Мина рассказала, что ее и остальных девочек из нашей деревни, которых затащили в грузовик, повезли потом на запад.

Нежным голосом своим она поведала, как всю дорогу их охраняли мужчины с ружьями, так что убежать было невозможно. И когда одна девочка, обезумев от страха, выпрыгнула все же из грузовика, талиб прицелился в нее из ружья и попросту застрелил.

– Мы были словно овцы, ведомые на бойню, – сказала она. – Нам никто ничего не говорил, мы понятия не имели, куда едем, и думали, что всех нас скоро убьют… или еще хуже.

При этих словах мама низко опустила голову, и я понял, что на ее глаза, как на мои, тоже навернулись слезы.

Сестра подождала, пока мы преодолеем свою печаль, и, прежде чем продолжить, поцеловала нас обоих.

Целых три дня Мина и ее подруги, которых она знала с того дня, когда впервые увидела свет, были заперты в грузовике, и пищей им служили объедки. Талибы всякий раз, как останавливались перекусить, швыряли потом недоеденное в кузов.

Наконец, когда девочки уже совсем ослабели и начали болеть, и одежда на них провоняла их же нечистотами, грузовик приехал в провинцию Герат, где люди, вырвавшие их из рук близких, выволокли всех из кузова – побоями принуждая умолкнуть тех, кто кричал, – и заставили вымыться.

После мытья девочек завели в одну из комнат дома, находившегося неизвестно где, и выстроили в ряд. И к ним стали подходить какие-то мужчины, разглядывать и щупать их тела.

Одна за другой подруги Мины начали исчезать из комнаты – одни были проданы незнакомым мужчинам как жены, другие – как невесты для их сыновей, третьи – как рабыни.

Пока девочек разбирали, Мина тоже ждала своей очереди, но никто не брал ее за руку и не выталкивал за дверь, и она уже начала надеяться, что ей, может быть, удастся избежать общей печальной участи, потому что она была младше всех остальных. Но потом оказалось, что ее купили первой, еще в ту ночь, когда затащили в грузовик и увезли из Пагмана.

– Почти никого из моих подруг уже не осталось, когда вошел еще один мужчина, – сказала Мина. – Он выглядел как талиб – с длинной бородой и в тюрбане, но велел не бояться и взял меня за руку.

Делать Мине ничего не оставалось, и она пошла за ним.

Мужчина подвел ее к пикапу, стоявшему неподалеку от дома, и велел забраться назад, где лежали мешки с рисом и бобами и стояли банки с маслом, которые он куда-то перевозил.

Сам он сел впереди и отправился обратно по той же дороге, по какой они недавно сюда прибыли. И чем дольше они ехали, тем настойчивее в сердце Мины стучалась надежда, что мужчина этот может отвезти ее домой, потому что он ни разу не ударил ее, даже не коснулся, и, когда покупал себе еду в закусочной, принес и ей кебаб.

Но потом с дороги, ведущей к Кабулу, он свернул на юг. В конце концов они приехали в маленькую грязную деревню, остановились возле большого дома, и там он сказал Мине, что это – Газни.

Взяв из пикапа мешок с рисом, талиб кивнул Мине головой, показывая, что следует идти за ним в дом.

Там оказалась женщина, его жена, в окружении детей. При виде Мины лицо ее сразу омрачилось, но она ничего не сказала. Мужчина оставил Мину со своими детьми – некоторые из них были даже старше ее, а сам увел жену в другую комнату.

Вернулись они через полчаса, и, что бы хозяин ни сказал своей жене за это время, она с ним как будто согласилась. И хотя ласковой с Миной не была, никогда ее и не била. Сестре моей поручили домашнюю работу, и следующие четыре года она практически не выпускала из рук метлу.

– В сравнении с тем, что могло случиться, – сказала Мина, – это было не так уж плохо. Они оказались довольно добрыми людьми. И хотя счастлива в их доме я не была, бояться чего-то мне тоже не приходилось.

Мужчину, который ее купил – цены своей Мина так и не узнала, – звали Абдур Рахим. А жену его – Ханифа.

Ханифа была женщина энергичная, гордилась своим мужем и своими детьми. Когда муж ее куда-то уезжал, что случалось довольно часто, домом она управляла твердой рукой.

В течение первого года с Миной она обращалась примерно как с «приблудившейся собакой» – кормила, поила ее, отвела в кухне уголок, где спать. Подниматься в верхние, жилые комнаты дома ей не разрешалось – если в руках у нее не было метлы.