Э. Джеймс - На пятьдесят оттенков темнее

Она пронзает меня строгим взглядом, под которым я вяну. Потом берет белую палочку и разглядывает.

– Все чисто. Вы еще не овулировали. Поэтому если вы будете принимать необходимые меры предосторожности, то не забеременеете. Теперь позвольте мне проконсультировать вас об этом уколе. В прошлый раз мы отказались от него из-за побочного эффекта. Но, честно говоря, рождение ребенка – такой побочный эффект, который не проходит много лет. – Она усмехается, довольная собой и своей шуткой, но я не в силах ей ответить, слишком обескуражена.

Доктор Грин принимается перечислять все побочные действия, а я сижу, парализованная от облегчения, и не понимаю ни слова. Я думаю о том, что скорее готова вытерпеть дюжину странных женщин, стоящих в изножье моей кровати, чем признаться Кристиану в том, что я беременна.

– Ана! – рявкает доктор Грин. – Идите сюда.

Она отрывает меня от раздумий, и я с готовностью закатываю рукав.

Кристиан закрывает за ней дверь и с опаской смотрит на меня.

– Все в порядке?

Я молча киваю. Он наклоняет голову набок и озабоченно спрашивает.

– Анастейша, в чем дело? Что сказала доктор Грин?

Я качаю головой.

– Через семь дней ты сможешь ни о чем не беспокоиться.

– Через семь?

– Да.

– Ана, в чем дело?

Я сглатываю.

– Так, ничего особенного. Пожалуйста, Кристиан, не приставай.

Он встает передо мной. Берет меня за подбородок, запрокидывает назад мою голову и смотрит мне в глаза, пытаясь понять причину моей паники.

– Скажи мне, – резко говорит он.

– Мне нечего говорить. Я хочу одеться. – Я резко дергаю головой и высвобождаю свой подбородок.

Он вздыхает и проводит рукой по волосам, хмуро поглядывая на меня.

– Пойдем под душ, – говорит он наконец.

– Конечно, – рассеянно бормочу я, и он кривит губы.

– Пошли, – с обидой говорит он, решительно берет меня за руку и идет к ванной.

Я тащусь за ним. Плохое настроение не только у меня. Включив душ, Кристиан быстро раздевается и лишь потом поворачивается ко мне.

– Я не знаю, что тебя расстроило, или ты просто не выспалась, – говорит он, развязывая на мне халат. – Но я хочу, чтобы ты сказала мне причину. Мое воображение подсовывает мне всякую всячину, и мне это не нравится.

Я закатываю глаза от досады, а он сердито щурится. Черт!.. Ладно, скажу.

– Доктор Грин отругала меня за то, что я пропустила прием таблеток. Она сказала, что я могла забеременеть.

– Что? – Он бледнеет, его рука застывает в воздухе.

– Но я не беременна. Она сделала тест. Это был шок, вот и все. Я не могу простить себе такую глупость.

Он заметно успокаивается.

– Ты точно не беременна?

– Точно.

Он шумно переводит дух.

– Хорошо. Да, понятно. Такая новость способна огорчить.

Я хмурюсь. Огорчить?

– Меня больше беспокоила твоя реакция.

Он удивленно морщит лоб.

– Моя реакция? Ну, естественно, я испытываю облегчение… ведь это был бы верх беспечности и плохих манер, если бы ты залетела по моей вине.

– Тогда, может, нам лучше воздерживаться? – прошипела я.

Он удивленно смотрит на меня, словно на результат научного эксперимента.

– У тебя сегодня плохое настроение.

– Просто я испытала шок, вот и все, – хмуро повторяю я.

Схватив за отвороты халата, он тянет меня в свои теплые объятья, целует мои волосы, прижимает к груди голову. Жесткие волосы щекочут мне щеку. Ох, если бы я могла сейчас потрогать их губами!

– Ана, я не привык к таким капризам, – бормочет он. – Следуя своим природным наклонностям, я бы выбил их из тебя, но серьезно сомневаюсь, хочешь ли этого.

Дьявол!

– Нет, не хочу. Мне помогает вот что.

Я крепче прижимаюсь к Кристиану, и мы стоим целую вечность в странных объятьях: Кристиан голый, а я в халате. Я снова поражена его честностью. Он ничего не знает о нормальных отношениях, я тоже, не считая того, чему я научилась от него. Он просит веры и терпения; может, мне надо сделать то же самое.

– Пойдем под душ, – говорит Кристиан, разжимая руки.

Он снимает с меня халат, и я иду за ним под водный каскад, подставляя лицо под струи. Под гигантским душем нашлось место для нас обоих. Кристиан берет шампунь и моет голову. Потом передает флакон мне, и я тоже моюсь.

Ах, как хорошо! Закрыв глаза, я наслаждаюсь очистительной, теплой водой. Когда я промываю волосы от шампуня, Кристиан намыливает мне тело: плечи, руки, подмышки, груди, спину. Ласково поворачивает меня спиной, прижимает к себе и продолжает намыливать живот, бедра, умелые пальцы моют у меня между ног – х-м-м – и мой зад. Ах, это так приятно и так интимно. Потом снова поворачивает лицом к себе.

– Вот, – говорит он спокойно, вручая мне жидкое мыло. – Смой с меня остатки помады.

Я испуганно таращу глаза. Он пристально смотрит на меня, мокрый и прекрасный, а в его замечательных ярко-серых глазах не читается ничего.

– Только, пожалуйста, не отходи далеко от линии, – просит он.

– Хорошо, – бормочу я, пытаясь постичь огромное значение того, о чем он меня попросил, – прикасаться к нему по краям запретной зоны.

Я выдавливаю на ладонь немного жидкого мыла, тру руки, чтобы образовалась пена, кладу их ему на плечи и осторожно смываю пятна красной помады. Он затих и закрыл глаза, лицо бесстрастное, но дышит учащенно, и я знаю, что это страх, а не похоть. Поэтому я стараюсь быстрее закончить эту пытку.

Дрожащими пальцами я тщательно намыливаю и смываю линию на боках грудной клетки; он судорожно сглатывает, на челюсти желваки от стиснутых зубов. Ох! У меня сжимается сердце и растет комок в горле. Нет, нет, только бы не заплакать!

Я останавливаюсь, подливаю в ладонь мыла и чувствую, что он немного расслабился. Я не могу поднять на него глаза. Мне невыносимо видеть его боль, невыносимо. Теперь моя очередь сглатывать.

– Нормально? – спрашиваю я, и в моем голосе слышится дрожь.

– Да, – шепчет он хриплым от страха голосом.

Я нежно кладу руки по обе стороны его грудной клетки, и он снова застывает.

Это невыносимо. Я потрясена его доверием ко мне – потрясена его страхом, тем злом, которое было причинено этому прекрасному, падшему, испорченному человеку.

Слезы набухают на моих глазах, текут по лицу и смешиваются с водой из душа. Кристиан! Кто же сделал тебе такое?

Его диафрагма быстро движется в такт дыханию, тело окаменело, напряжение исходит от него волнами, когда мои руки ползут вдоль линии, смывая ее. Да если бы я могла смыть и его боль, я бы смыла, я бы сделала что угодно… И сейчас мне ужасно хочется поцеловать каждый шрам, который я вижу, убрать поцелуями все ужасные годы. Но я знаю, что не могу этого сделать, и по моим щекам льются непрошеные слезы.

– Пожалуйста, не плачь, – уговаривает он меня и крепко обнимает. – Пожалуйста, не плачь из-за меня.