Энджи Томас - Я взлечу

Мне пять, и я сажусь в мамин старый «лексус». Папу уже почти год как забрали на небо. Тетушка Пуф пару месяцев как съехала. Теперь она обитает в жилом комплексе у их с мамой тети. Я пристегиваю ремень, мама протягивает мне мой забитый до отказа рюкзак. Мамина рука покрыта темными отметинами. Она говорила, что следы появились, потому что ей было плохо.

– Мамочка, тебе до сих пор плохо? – спрашиваю я.

Проследив, куда я смотрю, она расправляет рукав и шепчет:

– Да, малышка.

Ко мне садится брат. Мама говорит, что отвезет нас в особенное место. В итоге мы паркуемся на участке дедушки с бабушкой.

Трей вдруг как будто что-то осознает. Он со слезами умоляет ее передумать. От вида его слез я тоже начинаю плакать.

Мама говорит ему отвести меня в дом, но он никак не реагирует. Тогда мама выходит из машины, открывает дверь со стороны Трея, отстегивает ремень и пытается вытащить его, но брат вцепляется в кресло руками и ногами.

Мама хватает его за плечи.

– Трей! Побудь мужчиной, ладно? – дрожащим голосом просит она. – Ради сестры. Хорошо?

Брат оглядывается на меня, быстро вытирает глаза.

– Но… я… Все в порядке, Капелька, – выговаривает он наконец, не в силах даже подавить всхлипы. – Все хорошо.

Он отстегивает мой ремень, берет меня за руку и выводит из машины.

Мама дает нам рюкзаки.

– Ведите себя хорошо, – просит она. – Слушайтесь дедушку с бабушкой.

– Когда ты вернешься за нами? – спрашиваю я.

Мама садится передо мной на корточки, трясущимися пальцами ерошит мне волосы, гладит по щеке.

– Я вернусь. Правда.

– Когда?

– Я обязательно вернусь. Я тебя люблю, помни это.

Она касается губами моего лба и долго-долго так сидит. Потом так же целует в лоб Трея и встает.

– Мамочка, когда ты вернешься? – снова спрашиваю я.

Не отвечая, мама садится в машину и заводит двигатель. По ее щекам рекой льются слезы. Мне всего пять, но я все равно понимаю, что долго ее не увижу.

Я бросаю рюкзак и бегу за машиной.

– Мамочка, не уезжай!

Машина уже выезжает с участка. Мне нельзя одной выходить на дорогу.

– Мамочка! – кричу я сквозь слезы. Машина все дальше, дальше – и пропадает из виду. – Мамочка! Мам…

– Брианна!

Я рывком просыпаюсь. У моей постели сидит Джей.

– Доченька, что случилось?

Я вытираю мокрые глаза и пытаюсь перевести дух.

– Ничего.

– Тебе приснился кошмар?

Кошмар, который был явью. Джей действительно однажды оставила нас с Треем бабушке с дедушкой. Она не могла одновременно заботиться о нас и о том, как достать дозу. Так я поняла, что порой, умирая, люди забирают с собой живых.

Через несколько месяцев я случайно увидела ее в парке. Красноглазая, с шелушащейся кожей, она казалась не моей любимой мамочкой, а каким-то драконом. С тех пор я и называю ее Джей – тогда она перестала быть мамой. Это моя вредная привычка, и я никак не могу с ней завязать. До сих пор.

Джей вернулась за нами только через три года, когда прошла реабилитацию. Даже когда она перестала употреблять, судья разрешил ей забирать нас с Треем только на выходные два раза в месяц и иногда по праздникам. Нам позволили жить с ней только пять лет назад, когда она нашла работу и сняла нормальное жилье.

Мы пять лет живем под одной крышей, а мне все еще снится, как она нас бросает. Иногда накатывает ни с того ни с сего. Но я ни за что не расскажу Джей, что мне снится. Ей будет стыдно, и мне тоже – за то, что стыдно ей.

– Да ерунда, – отвечаю я.

Джей вздыхает и встает с кровати.

– Ладно, тогда вставай. Надо поговорить.

– О чем?

– О том, почему ты рассказала мне, что победила на Ринге, но скрываешь, что твоя успеваемость падает быстрее, чем широкие штаны Пуф.

– В смысле?

– В прямом. – Джей показывает мне экран телефона. – Мне написала ваш учитель стихосложения.

Миссис Мюррэй.

Точно, мы же разговаривали после дополнительных занятий.

Черт.

Если честно, я о ней совсем забыла. После батла я реально летала как на крыльях. Это чувство, когда тебе хлопает огромная толпа, наверно, похоже на приход от наркотика. Я подсела.

И что теперь отвечать матери?

– Ну извини.

– За что ты извиняешься, Бри? Какая твоя главная обязанность?

– Образование превыше всего, – бормочу я.

– Вот именно. Образование превыше всего, даже рэпа. Мне казалось, мы это уже обсуждали.

– Да ладно, блин, ничего такого не случилось.

Джей поднимает брови.

– Девочка моя, – медленно, веско произносит она, – следи-ка за языком.

– Слушай, половина родителей вообще на такие мелочи внимания не обращает.

– Прах побери, сравнила меня с половиной родителей! Ты можешь лучше, я видела. Давай-ка напрягись. Не желаю больше видеть никаких троек, кроме костюма-тройки, и никаких четверок, кроме «Фантастической четверки». Хорошо?

Да чего она придирается!

– Хорошо, мэм.

– Спасибо. Собирайся в школу. – И уходит.

– Да ну нафиг, – бормочу я. – Только встала, уже минус настроение.

– А нечего учиться на четыре с минусом! – кричит Джей из коридора. Ни слова сказать нельзя!

Я встаю, и мне тут же хочется забиться обратно под одеяло. Вылезать из тепла на промерзший воздух всегда тяжелее всего. Потом, когда разомнешься, привыкаешь.

Со стены у кровати на меня смотрят первые леди хип-хопа. У меня тут нашлось место каждой: MC Lyte, Мисси Эллиотт, Ники Минаж, Rapsody… список можно продолжать бесконечно. Если я хочу стать королевой рэпа, пусть другие королевы присматривают за мной по ночам.

Я снова надеваю худи с Дартом Вейдером и влезаю в недотимбы. Конечно, они у меня не настоящие. Настоящие стоят как квитанция за воду. Эти я добыла на барахолке за двадцать баксов. Обычно я щеголяю ими так, как будто они настоящие, вот только…

– Блин!

Черная «кожа» на одном ботинке вытерлась, и видно белую ткань. Со вторым такое было еще на прошлой неделе. Я беру черный маркер – и за работу. Дешевый трюк, но куда деваться.

Ничего, скоро я куплю нормальные тимбы. Скопила денег с продажи сладостей. Тетушка Пуф закупает мне товар и разрешает оставить себе прибыль. Просто так давать мне денег Джей ей не разрешает. Спасибо другим ученикам Мидтаунской школы, у меня отложена уже примерно половина цены новеньких тимбов. Вообще говоря, торговля в школе запрещена, но пока меня не спалили. Респект Мишель Обаме: после ее реформы школьного питания из торговых автоматов убрали все вкусности, и теперь я купаюсь в золоте.

С улицы сигналит клаксон. Четверть восьмого, значит, это мистер Уотсон, водитель автобуса. Он всегда говорит, что умрет, но приедет вовремя. Если он когда-нибудь заделается зомби, я с ним не поеду.

– Я пошла, – говорю я Джей.

Дверь в спальню Трея закрыта. Брат, наверно, дрыхнет без задних ног. Он приходит со смены, когда я ложусь спать, и уходит обратно, пока я в школе.