Джейн Смайли - Немного удачи

Это был настоящий спектакль – большой хор, пение, разговоры. Но это и понятно. В конце концов, месса – тоже своего рода спектакль, не так ли? Она никогда об этом не задумывалась. Разве что месса – это спектакль на латыни. Спектакль на английском воспринимался лучше. Розанна осмотрелась. Началась та часть представления, о которой ей рассказывала мать Уолтера, когда преподобный Сандей напрямую обращался к зрителям, и люди вставали и подходили к нему, чтобы обрести спасение, а толпа все сильнее возбуждалась от восторга. «Только не увлекайся этим, милая, – предупредила мать Уолтера. – Это не очень хорошо. Ты вполне можешь обрести спасение, не выставляя себя напоказ». Розанна с ней согласилась. Теперь она смотрела, как люди выходят вперед, и жалела их: среди них была пара на костылях и вроде бы слепой мальчик, которого поддерживал друг. Не все были такими – в очереди было полно обычных людей, – но если Розанна во что и отказывалась верить, так это в чудесное исцеление. Впрочем, преподобный Сандей ничего и не говорил об исцелении. Он все больше говорил про алкоголь. Она сидела тихо.

После возвращения из Европы Уолтер ни разу не ночевал в гостинице, да и там жил в отеле лишь один раз. Гостиница в Мейсон-Сити отличалась от той в Амьене, где он останавливался во время увольнительной во Франции. (Он тогда не знал, чем себя занять, кроме как гулять по городу и разглядывать все, что стояло там уже сотни лет.) Отличалась она и от того странного, не похожего ни на одно когда-либо виденное Уолтером здание, где размещался артиллерийский парк. Гостиница в Мейсон-Сити была самой обычной: ванная в конце коридора, окно, выходящее на улицу, две кровати. Одну заняли Розанна с Джоуи, вторую – Уолтер. Фрэнки они позволили закутаться в одеяло и спать на полу, правда, не рядом с дверью. Фрэнки рос настоящим дикарем, иначе не скажешь. По сравнению с ним Уолтер и его братья в детстве были сущими ангелочками.

Уолтеру не спалось, скорее всего, мешали доносившиеся с улицы звуки. Всю ночь по ней гоняли машины, как будто днем людям нечем было заняться, а может, так и было. Что им еще делать, кроме как покупать и продавать все, что Уолтер получал с фермы: кукурузу и овес, или, скажем, свинину, курятину, говядину, яйца или сливки и масло? Идя по улицам такого города, как Мейсон-Сити, невозможно не удивляться тамошней жизни. Уолтер превратился в такого же брюзгу, как и его отец, которого он за это презирал: ферма – источник всего добра, и то, что ты не можешь вырастить или произвести там, тебе не нужно. У городских было слишком много свободного времени, вот они и строили себе всякие лавки, кинотеатры и даже парки, лишь бы чем-то себя занять. Но на самом деле они ничего не делали. Только все потребляли. В голове Уолтера звучал голос отца, похожий на его собственный, и сопровождался непривычным острым ощущением несправедливости. Возможно, он бы себя так не чувствовал, если бы за фермерские продукты платили хоть немного больше. Например, почему Дэн Крест теперь давал за яйцо три цента, но за два вареных яйца на завтрак в этой гостинице Уолтер вынужден был платить семьдесят пять центов? Мало кто из фермеров куда-либо ездил, но те, кто выезжал, гордились тем, что брали с собой целые корзины с собственными продуктами, и утверждали, что это лучше, чем готовая еда на месте. И это правда. Но Уолтеру было обидно, что фермер, куда бы он ни поехал, не мог себе позволить хорошо поесть. Он проснулся до рассвета, не сразу поняв, где находится и чем нужно заняться с утра. Оказалось, что делать ничего не нужно. Наконец-то (он слышал через окно) на улицы опустилась тишина, но сон, разумеется, не шел. Время можно было провести двумя способами: с беспокойством думать о том, как Рагнар справляется с работой вне дома, или же о том, как Ирма работает в доме одна. Когда занялся рассвет, Уолтер, судя по всему, уже волновался и по тому и по другому поводу.

Наконец проснувшись, Фрэнки сел и спросил:

– Что это?

– Это городские часы бьют восемь, – ответила мама. – Вы, мальчики, долго спали.

– Я проснулся до рассвета, – сказал папа.

– Во сколько это было? – спросила мама.

– Во всяком случае, раньше шести. Я слышал, как часы пробили шесть.

Для Фрэнки время оставалось загадкой. Мама с Ирмой показали ему, как стрелки ходят по кругу на кухонных часах. Он бы поместил наверх цифру один. Он не понимал, почему там стоит двенадцать. Это как кататься на санках с холма – стрелка должна начинать от единицы и идти дальше вниз. Когда он спросил об этом маму, она объяснила, что двенадцать стоит воспринимать как ноль, хотя на часах единственный нолик был в десятке. Иногда, сидя за столом во время завтрака или обеда, он глазел на часы и пытался в них разобраться. По мнению Фрэнка, половину времени взрослые несли бессмыслицу. Вот, к примеру, он любил сказки, но часто что-то в этих историях казалось ему неправильным. Ирма рассказала ему историю под названием «Гамельнский крысолов». В ней в городок приходит человек, играет на дудочке, и крысы сходят с ума и бросаются в реку. Фрэнк считал, что такое вряд ли возможно. Потом горожане отказываются ему платить. Фрэнк знал, что вот такое запросто могло случиться: папа все время размышлял, заплатят ему за урожай или нет. А потом Крысолов сыграл песенку, которая заставила всех детей в городе пойти за ним и исчезнуть. Осталось только три мальчика: хромой, который не мог за ними поспеть, слепой, не видевший, куда идти, и глухой, не слышавший песенки. Вот с этим Фрэнк никак не мог смириться. А разве не нашлось мальчика, который просто не захотел идти за Крысоловом? Непослушного мальчика? Ирма ничего не рассказала о таком мальчике, поэтому Фрэнк заявил: «А я бы не пошел», – и она просто рассмеялась.

– Пора одеваться, – сказала мама. – Служба начинается в десять, а я бы хотела перед этим немного прогуляться.

– А что на завтрак? – спросил Джоуи.

– Много всего, – сказала мама. – Давайте посмотрим.

Преподобный Сандей казался сегодня более нетерпеливым. А еще сердитым, а потом выяснилось, что сердится он на дьявола, который присутствовал в зале и не подпускал народ к сцене. Конечно, дьявол имеет приятную наружность, говорил преподобный Сандей, приятный характер и нашептывает сомнения всем в уши. Простые сомнения: у меня неплохая жизнь, я ценю свои удовольствия, я никому не причиняю вреда, ни разу в жизни не напивался до потери сознания, у меня есть работа, или супруга, или автомобиль, или что-то еще. Я молод – у меня впереди вся жизнь. Дьявол всегда говорит таким рассудительным голосом, и преподобный Сандей поначалу тоже говорил спокойно.

– Я знаю дьявола, – сказал он. – Дьявол все время пытается притвориться моим другом, и, хотя он мне не друг, я хорошо его знаю.