Адам Сильвера - Скорее счастлив, чем нет

– Столько лет ждал этих слов! – улыбаюсь я. – Надолго ты в городе?

– Надолго, надолго. Мне еще предстоит искать работу, но как же офигенно вернуться в Штаты! Даже в самые убойные пробки наше метро все равно лучше лондонского. – Вдруг она грустно смотрит на меня; раньше она с таким видом сообщала мне, что мама еще на час-два задержится на работе. – Соболезную насчет отца, приятель. Если захочешь поговорить, звони. Готова выслушать даже о том, как брат не дает тебе поиграть в консоль.

Я сую ладонь в карман, чтобы не было видно шрама. Мама опускает голову. Пожалуй, с Эванджелин поболтать всяко лучше, чем с доктором Слэттери, мерзким психологом, к которому я ходил несколько недель.

– Позвоню. – Я натягиваю на лицо улыбку: все вокруг желают мне счастья не меньше, чем я сам. – Добро пожаловать домой.

Я возвращаюсь к друзьям: А-Я-Псих как раз подбивает Брендана. Томас, видимо, выбыл пару минут назад: он уже подсел к Женевьев и, наверно, снова обсуждает с ней светлячков. Я сажусь с другого ее бока. Малявка Фредди спрашивает:

– Что за рыженькая стоит с твоей мамой?

– Моя бывшая няня, Эванджелин. Красивая, да? – Женевьев навострила уши, оторвалась от разговора с Томасом и обернулась посмотреть на соперницу. – Я в детстве был в нее безумно влюблен. Но это было давно.

– Почему я об этом впервые слышу, сукин ты сын? – спрашивает Брендан.

– Кретин, я еще не выпустил комикс про свою жизнь!

Остаток вечера мы с Женевьев сидим вдвоем в укромном уголке, а потом ее забирает отец. Завтра мы с ней не увидимся: они с тетей едут закупаться перед лагерем, – но мы будем держать связь и встретимся в понедельник в день ее рождения. Я провожаю ее до машины. Она пихает меня в плечо и садится рядом с отцом. Тот что-то мне бурчит и заводит двигатель.

Я возвращаюсь к ребятам; Томас, похоже, уже устал. Он сидит чуть в сторонке и наблюдает, как все пьют холодный чай из банок и ржут.

– Все нормально? – спрашиваю я.

Он кивает:

– В нашем квартале так не повеселишься.

– Чего завтра делаешь?

– До пяти работаю.

– Где работаешь?

– Продаю итальянское мороженое на Мелроуз.

– Мерзнешь и грустишь?

– Мерзну и грущу.

– Зайду за тобой вечером, сыграешь с нами в «Дикую охоту».

– Классно придумал, Длинный. – Мы ударяемся кулаками.

Когда взрослые расходятся навстречу утреннему похмелью, мы играем в баскетбол – под грохот пивных банок в «кольцах»-мусорках и шорох крышек из фольги, – потом немножко в гандбол, а потом и сами уходим спать.

Назавтра днем я отправляюсь на Мелроуз-авеню.

Томас работает в кафешке «Мороженое Игнацио», и кондиционер тут выкручен на полную. Я не собираюсь ничего покупать. Если бы за кассой стоял кто-то другой, я бы, может, сделал гадость: съел бы пробник и свалил, – но Томас, похоже, не в настроении терпеть такую хрень.

На нем отвратный фартук цвета хаки; он свел свои кустистые брови, напряженно изучает какие-то квитанции и стучит клавишами кассы.

– Добро пожаловать к Игнацио, – произносит Томас, не поднимая глаз. – Вам в стаканчик или в вафлю?

– Мне бы в глаза глянуть, – отвечаю я.

Томас вскидывается с таким видом, будто сейчас выколет мне глаз ложечкой для пробников, но тут же расслабляется:

– Длинный!

– Томас! – Я не придумал для него клички. – Снаружи адское пекло. Беру свои слова назад, тут у тебя здорово.

– Меня здесь, считай, уже нет.

– В смысле?

Томас стаскивает фартук, открывает дверь с металлической табличкой «Управляющий»:

– Эй, я увольняюсь! – швыряет фартук на пол и направляется в мою сторону.

Мне похлопать, потопать или поволноваться за его будущее?

Томас толкает меня к двери, выходит сам и орет: «Ура-а-а-а!»

Я невольно смеюсь.

– Слушай, что это сейчас было? Ты уволился? Уволился же? – Судя по его счастливому лицу, я угадал. – Чувак, мне кажется, тут есть закономерность. Вчера ты расстался с девушкой, сегодня уволился. До кризиса среднего возраста тебе еще лет двадцать.

– Я всегда бросаю все, от чего устал, – объясняет Томас. – И собираюсь продолжать в том же духе.

Мы шагаем обратно к комплексу «Леонардо». Томас всаживает кулак в воздух: с кем или с чем он воюет?

– Меня смертельно задолбала паранойя Сары, – начинает он перечислять. – Задолбали покупатели, которые берут себе восемь пробников, хотя с самого начала знают, что закажут. Задолбало накачивать велосипеды, и с той работы я тоже ушел. Если меня не прет, я бросаю. Да-да, я всегда все бросаю, я такой!

Не знаю, что отвечать. Вчера мы даже не были знакомы. Теперь он успел стать мне… Я даже не знаю кем.

Но он не просто парень, который все бросает.

– Ну…

– А ты когда-нибудь что-нибудь бросал?

– Ага, кататься на скейтборде. Мне лет десять было. Я съехал по дико крутому холму и врезался в стоящий внизу грузовик. Честно, вся моя короткая жизнь перед глазами пронеслась, все мои фигурки супергероев.

– Почему ты просто не соскочил со скейта?

– Мне было десять, почему я должен был вести себя разумно?

– Туше.

– Но я тебя понимаю. Пожалуй, правда можно бросать что угодно. Если это не что-то или кто-то нужный.

– Именно! – Томас кивает. Похоже, он удивлен, что его поняли. – Что там Женевьев поделывает?

– Со вторым парнем тусит, – отвечаю я.

– Ого! И как он тебе?

– Придурок полный, но сложен как Тор, я тут бессилен. На самом деле она через пару дней едет в лагерь для художников, сегодня закупается расходниками и чем-нибудь в дорогу. А завтра у нее день рождения, и кровь из носу надо провести его суперклассно, а то потом мы три недели друг друга не увидим.

Блин, целых три недели. Полная жопа.

– Нарисуй ее голой, как в «Титанике», – советует Томас.

– Боюсь, с ее грудью перед носом я много не нарисую. Оставлю эту идею на старость, когда мне надоест смотреть на голых женщин.

В нашем квартале зреет «Дикая охота». Нолан вызывается охотником, и все разбегаются. Томас мчится в одну сторону, Брендан в другую. Я бегу за Томасом, а то опять быстро попадусь. Это я удачно решил: Томас, неопытный игрок, бежит прямо через вестибюль сто тридцать пятого дома, мимо охранника. Быстро, пока охранник за нами не погнался, я увожу его к лестнице со сломанным замком и вверх. Мы взлетаем на третий этаж, открываем окно в коридоре и вылезаем на крышу, к старому генератору и всему, что мы туда набросали.

Отсюда видно второй двор, средний из наших трех. Темно-бурые столы для пикника, площадку, где мы когда-то играли в «Не наступай на зеленое». С третьего двора мчится Дэйв Толстый. Он запыхался и тормозит.

Нолан валит его – один есть.