Эдвин Табб - Найденные ветви

– Я слышала, ты унаследовал этот дом от человека, который практически вырастил тебя? – спросила она, вставая.

– Где ты это слышала?

– О, вокруг.

– Ты наводила обо мне справки?

– Эй, девушке не помешает осторожность. Ты мог оказаться следующим Тедом Банди.

– Уверяю тебя, я совсем не такой.

– Именно так мне и сказали, так что не напрягайся.

– Я и не напрягаюсь.

– Так что насчет дома? Ты его унаследовал? Он невероятный.

– Да. Хэнк взял меня к себе, когда мои родители погибли в автомобильной аварии.

– Как вы познакомились?

Джек подумал, что если откажется отвечать, то она продолжит задавать вопросы, так что решил рассказать, догадавшись, что это часть ее маленького расследования о нем. Это ему даже некоторым образом льстило.

– Когда мне было почти тринадцать лет, я нашел на Сахарном острове голодающего пса. Я уговорил папу оставить его себе, но должен был сам зарабатывать на его содержание, включая ветеринарные счета. Хэнк был первым, кто меня нанял.

– Он нанял тебя следить за порядком в доме?

– Нет, на самом деле в то время он жил в сломанном школьном автобусе. Он нанял меня следить за ним.

– Погоди! Я слышала о нем. Это его обвиняли в домогательствах к мальчику?

Судя по голосу, она считала Хэнка виновным.

– Ключевое слово здесь «обвиняли». И его обвиняли не в домогательствах к мальчику. Его обвиняли в домогательствах ко мне.

На лице Дженни отразилось неприкрытое потрясение.

– Ох. Ого. Извини, если сказала что-то не так. Значит, он тебя не домогался, да?

– Вовсе нет. Он был добр ко мне. На самом деле, он самое лучшее, что случалось со мной, как и встреча со Скелетом.

– Скелетом?

– Голодный пес, которого я нашел. Хэнка судили и признали невиновным. Собственно, так я познакомился с Чаком и Тришей Шелтонами. Они были его адвокатами.

– Почему же его судили, если ты сказал людям, что он тебя не домогался?

Джек безотчетно вздохнул. Они углубились дальше, чем ему хотелось бы.

– Примета времени, полагаю. Я был бедным сыном людей, единственным величайшим достижением которых было звание городских пьяниц. Никто бы мне не поверил. Сказали бы, что я защищаю Хэнка.

– Мне жаль, что это случилось с тобой.

– Я справился. Мы с Хэнком были больше как отец и сын. Мой собственный отец любил меня, как и мама. Просто алкоголь они любили больше. Хэнк заставил меня забыть боль той жизни.

Дженни бросила взгляд на столешницу, где стояла бутылка вина.

– Это ничего, что я принесла вино?

Джек хохотнул.

– Да, все хорошо. Я не против выпить время от времени, особенно хорошего вина. Просто слежу за тем, сколько пью. Умеренность – ключ ко всему, что мы делаем. Злоупотребление в чем-либо – вот что плохо. Когда верх берет одержимость, мешающая вашему благополучию, жизнь становится горькой.

Дженни будто снова начала дышать.

– Мудрые слова. Итак, когда приедут Шелтоны?

– Около шести. Они не ранние пташки.

– Я предупреждала, что могу прийти раньше.

– Я рад, что так вышло. Это дало тебе время узнать про меня кое-что новенькое. Давай откроем вино?

– Мне нравится.

Джек осмотрел бутылку:

– Каберне совиньон. Одно из моих любимых.

– Боюсь, не очень дорогое.

– Многие дорогие вина переоценены. Это хорошее. – Он вытащил пробку из бутылки и наполнил пару винных бокалов до половины. – Давай сядем в гостиной и насладимся вином, пока ждем Чака и Триш.

Внезапно Дженни засмеялась.

– Что такое?

– Я только что поняла, что всегда называла ее судья Шелтон, а его мистер Шелтон. Не знаю, смогу ли называть их Чак и Триш, не испытывая неловкости, как будто нарушаю какую-то границу.

– Глупости. Ты можешь звать ее судья Шелтон на работе, но в моем доме они просто Чак и Триш, или Триша.

В гостиной Джек решил расспросить Дженни про нее, поскольку теперь она много знала про него.

– А что насчет тебя? Ты говорила, что влюбилась в местность, когда твой отец служил в Пенсаколе, и что он работает в Вашингтоне. Какие у тебя планы на будущее? Как ты стала тем, кто ты есть?

– Ого. На самом деле, мои планы на будущее не такие уж большие. Я счастлива там, где нахожусь сейчас, по крайней мере на время. Я бы не прочь найти работу получше с более высокой оплатой. Что же до человека, которым я являюсь сейчас, полагаю, ты спрашиваешь о моей истории, да?

– Ну, мою ты знаешь.

– Уверена, что не всю.

– Да, но главное.

– Было трудно рассказывать мне все это?

– Должен признать, что да, вроде того.

– Извини. Иногда я могу быть настырной. Папа говорит, это мой самый большой недостаток.

– Понимаю, почему он так говорит.

– Но не позволяй этому тебя оттолкнуть. В целом я безобидна. Просто у меня три старших брата, и, если в детстве я чего-то хотела, приходилось давить, чтобы это получить.

– Чем ты занимаешься в свободное время?

– Я даю бесплатные уроки рисования каждое второе воскресенье в развлекательном центре в Уортоне.

– Сегодня у тебя свободное воскресенье?

– Ага. Повезло тебе, а?

– Еще как. Какое рисование ты преподаешь?

– Просто рисование. Знаешь, карандашом, красками. Такое.

– Ты учишь взрослых?

– Нет, строго неблагополучных детей. Я бы даже не стала учить детей из обеспеченных семей.

– Почему нет?

– Во-первых, потому что они могут позволить себе брать платные уроки. Во-вторых, потому что очень многие считают, что малообеспеченные люди всего лишь технический персонал в жизни, как будто у них нет настоящих талантов.

– Большинство твоих учеников черные?

– К сожалению, да. Я говорю «к сожалению», потому что большинство неблагополучных детей оттуда – из семей национальных меньшинств, а не потому, что мне бы хотелось иметь больше белых учеников. Но у меня есть несколько. Бедность не различает цветов.

– Очень хорошо, что ты делаешь это. Значит, ты еще и художник любитель?

– На самом деле я продала несколько картин, так что, полагаю, меня можно считать профессионалом.

– Извини. Значит, ты профессиональная художница.

– Я стараюсь, – улыбнулась Дженни.

– Что еще мне следует знать о твоей жизни? Например, тебя когда-нибудь арестовывали? Ты женская версия Теда Банди? Такие вещи.

– Ну, однажды меня арестовали. За протест в колледже.

– Ты слишком молода, чтобы учиться в колледже в шестидесятых.

– Эй, учащиеся колледжей до сих пор протестуют против несправедливости.

– Против чего ты протестовала?

– Ничего из ряда вон. Одного профессора уволили за политические взгляды.

– Какие у него были взгляды?

– Он был настоящим коммунистом.

– Хочешь сказать, что ты коммунистка?

– Нет. На самом деле и рядом не стояла.

– То есть ты протестовала потому, что его уволили за его взгляды, а не потому, что согласна с ними?