София Лундберг - Вопрос – половинка сердца

– Все-таки мы неплохо живем, правда?

Элин не ответила. Мать не повернула головы. Их взгляды не встретились. Грохот посуды возобновился.

– Что бы я без тебя делала? Без твоих братьев? Вы ж мой покерный сет.

– Только поменьше злись, ладно?

На этих словах Марианна обернулась. В окно кухни ярко светило солнце, и в его лучах стекла ее очков выглядели грязными. Она встретилась взглядом с Элин, тяжело сглотнула, взяла ложку и снова принялась соскребать со дна холодные макароны.

– Вы точно наелись?

Взяв кастрюлю, она втиснулась рядом с дочерью на диванчик и ласково потрепала по голове:

– Ты так много мне помогаешь, без тебя бы я ни за что не управилась.

– У нас правда совсем не осталось денег? Даже на пакет молока? Ты же покупаешь сигареты. – Последние слова Элин произнесла почти шепотом, уперев взгляд в стол.

– Правда. Во всяком случае, до конца месяца уж точно. Сигареты тоже кончаются, и мне не на что новые купить. Все ушло на ремонт машины, ты же сама понимаешь – без нее никуда. Нам придется довольствоваться тем, что найдем в кладовке, там, кажется, еще оставалось несколько консервов. А если уж совсем невмоготу станет, то в кране всегда есть вода.

– Позвони бабушке. Пусть она поможет. – Элин робко посмотрела на мать.

– Ни за что, – мотнула та головой. – Да и чем она может нам помочь? Она такая же нищая, как и мы. Я не собираюсь плакаться ей в жилетку.

Элин встала и, порывшись в карманах давно ставших тесными джинсов, выудила сложенный лист бумаги, огрызок карандаша, две смятые купюры по одной кроне и пару монет по пятьдесят эре.

– Вот, смотри, что у меня есть. – Она выложила деньги на стол.

– Что ж, этого хватит на один пакет. Спасибо. Завтра, если хочешь, загляни в магазин. Я верну тебе четыре кроны, когда получу деньги. Обещаю.

Элин кивнула и выскользнула из дома. Из прохладных сумерек – наружу. Марианна осталась сидеть за кухонным столом. С новой сигаретой в руке.

Элин считала капли, падавшие из водосточного желоба. Они медленно просачивались сквозь сосновую хвою, которая набилась в отверстие, и с глухим бульканьем приземлялись в синюю пластмассовую бочку – Марианна притащила ее из соседней усадьбы. Раньше в ней хранилось средство для борьбы с насекомыми-вредителями. Для борьбы. Борьба . Элин нравилось это слово и то, что оно обозначало. Ей хотелось верить, что какая-то часть духа этой борьбы все еще оставалась в бочке и она тоже может взять себе немножко, если потребуется. Мысленно она окутывала бочку невидимыми чарами и жарко шептала:

– Борись. Бейся и победи их! Всех, кто несет в себе зло!

Возле бочки, за углом дома, у нее был устроен тайник. Здесь мало кто бывал, кусты вплотную подходили к стене, и сосновые иголки щекотали подошвы, когда она ступала по ним босиком. Элин полжизни пряталась здесь, начиная с пяти лет. Она приходила сюда, когда ей просто хотелось побыть одной. Или когда случалось с кем-нибудь поссориться. Когда напивался папа. Когда плакала мама. Из нескольких веток, принесенных из леса, она соорудила себе маленький стульчик, и он всегда здесь стоял и ждал ее, прислоненный к стенке. Она любила сидеть на нем и думать – в одиночестве она лучше слышала свои мысли. Крыша и водосточный желоб из пластика укрывали ее голову от дождя, но только если она усаживалась вплотную к дому. В такие моменты она откидывала голову назад, зажмуривалась и давала каплям дождя мочить свои поношенные джинсы. Джинсовая ткань покрывалась темными крапинками, и по бедрам, словно ледяное покрывало, расползался холод. Дождь припускал, становился сильнее, а она все сидела, выставив ноги наружу, и чувствовала, как ткань намокает все больше, а холод пробирает ее все сильнее.

В бочку быстро падали капли. Она сосредоточивалась на этом звуке, считала капли и за все время ни разу не сбилась и не перепутала ни одной цифры. В школе со счетом было куда хуже. Там никогда не было таких чистых и ясных звуков, как здесь. Один только шум, крики, топот и беготня по лестницам. В этом хаосе мозги Элин волей-неволей отмечали все, фиксировали каждый звук. Цифры в голове сбивались в кучу, она терялась и не могла сосредоточиться.

«Ваша дочь безнадежна», – сказала однажды учительница Марианне. Безнадежна в математике. Безнадежна в чистописании. Безнадежна почти во всем. И вдобавок ко всему дочь преступника. Об этом говорили все дети в школе и даже учителя, когда думали, что она не слышит. Они начинали перешептываться, стоило ей оказаться поблизости. А она… Она даже не знала, что означает это слово.

Единственный, кто всегда защищал ее, был Фредрик. Самый сильный и самый умный парнишка в школе. Он брал ее за руку и тащил за собой, и пусть только кто-нибудь посмеет обидеть Элин, пока он рядом, – этому негоднику тут же не поздоровилось бы. Однажды она спросила его, что означает это слово – «преступник», а он лишь рассмеялся в ответ и посоветовал думать о чем-нибудь другом. Более веселом.

Элин догадывалась, что все эти перешептывания за ее спиной как-то связаны с тем, что однажды у них в доме появились люди в форме и забрали папу. Полиция. И с тех пор он больше не жил дома. Она скучала по отцу, каждый день думала о нем. Уж он-то никогда не говорил ей, что она безнадежна, он вообще не понимал, зачем нужно хорошо учиться в школе. Элин частенько помогала ему в мастерской, и делала это хорошо. Во всяком случае, папа всегда ее хвалил.

Но теперь она больше не сможет ему помочь. Никогда.

Хорошо было сидеть за домом. Слышно только приглушенный плеск, с которым капли разбиваются о водную гладь бочки, и свист ветра, ерошащий верхушки сосен. В такие моменты она слышала свои мысли.

Она нуждалась в этих минутах. Минутах тишины. Чтобы подумать. Чтобы понять. Больше всего ее занимала мысль о том, каково это – быть в тюрьме. Ведь там сейчас живет ее папа. Она думала о том, какие звуки можно там услышать. Представляла, как он сидит, наедине со своими мыслями, за решеткой, которая отгораживает его от остального мира. А может, там и нет никаких решеток, только лишь обычные двери? Непроницаемые двери из толстого железа, такие, что их не возьмет ни одна бомба в мире. Двери, которые останутся стоять, даже если весь остальной мир рухнет.

Она представляла, как папа выходит из себя и принимается колотить в дверь кулаками. Больно ли ему от этого? Остаются ли в двери дырки, как это бывало дома?

По воскресеньям в тюрьме разрешались свидания – так было написано в одном из писем, адресованных Марианне. Узнав об этом, Элин каждое воскресенье ждала, что они поплывут на большом корабле, который доставит их на материк – к тюрьме по ту сторона пролива. Ждала, что стражники достанут гремящую связку ключей, отопрут тяжелую дверь и выпустят папу на свободу. Она подбежит и прыгнет в его объятия, вновь ощутит тепло его больших сильных рук, услышит, как он шепчет « Здорово, первенец » охрипшим от сигарет голосом.