Эрик Пессан - Самые чужие люди во Вселенной

Между домами кружат несколько машин, рыщут люди, обмениваются эсэмэсками, шепчутся на корявом французском. Они потеряли след жертвы, но все равно знают, что она недалеко. Беглец вошел в квартал, но не выходил оттуда.

В соседней комнате больше ни шороха, Норбер не шевелится, он заснул опять, прямо в наушниках. Ночь такая тихая, что я уже не уверен, точно ли слышал все эти звуки; я выключаю телефон, сообщения слать бесполезно, все спят.

В такие ночи остается только ждать наступления дня, глядя, как танцует свет фар на потолке, и слушая уличный шум.

Еще может быть, что один из охотников в приступе ярости врезал ногой по урне: я слышу, как она с грохотом катится, и тоже засыпаю.

На беглеца наткнется мой брат, спустившись в подвал. Точнее, беглец навалится на него. Не знаю, почему Норбер поднялся рано и что ему понадобилось внизу. С самого начала каникул он приходит домой только поесть. Я пытался понять, где он каждый день пропадает, задал ему вопрос, а он молча посмотрел на меня, повернулся и ушел, ни слова не сказав. Подозреваю, в идеальном мире родители обеспокоились бы, отец бы потребовал отчета, как сын проводит день. Этот мир – не идеален. Каждый день приходится выстраивать из тех скудных материалов, которые есть под рукой. Уже два года как родители будто забыли о существовании Норбера. Что хочет, то и делает. Поскольку жалоб на него не поступало, папе с мамой придраться не к чему.

Полтора года назад Норбер нашел гранату в заброшенном доме, и у него возникла гениальная идея – принести ее в школу и взорвать в столовке в полдень. Вот о чем не говорят у нас дома. Достаточно сказать, что после этого эпизода учителя, ученики, школьные охранники да и директор долго не спускали с Норбера глаз. Его едва не отчислили. И мало-помалу отношение к нему испортилось: странный малый, чокнутый, чуть всех не поубивал. С течением времени между Норбером и другими учениками выросла невидимая стена. И он, я уверен, не рвался сблизиться с остальными. Даже закадычные друзья в конце концов устали от него и от его уходов в себя. Я тогда учился в пятом классе, а на следующий год понял, какой неизгладимый след оставил Норбер в школе. На меня бросали косые взгляды, за спиной хихикали. Я был братом психопата. Норбера я видел во дворе вечно одного. Никто не приставал к нему, даже школьные хулиганы его побаивались. С тем, кто может разгуливать с гранатой в рюкзаке, лучше не связываться. Норбер стал прогуливать уроки, постоянно опаздывал, в классе бездельничал. Он и так был взят на учет, поэтому, естественно, в итоге вылетел из школы и дотянул год в другой; учиться лучше не стал. Более того, я уверен, ему было все равно и он делал все, чтобы его выгнали еще раз. Его бы это устроило. О своей новой школе он заговорил только однажды – что от него там шарахаются, как от зачумленного. Мой брат считает, что его будущее предопределено. А если так, зачем учить английские неправильные глаголы, теоремы или запоминать численность населения стран, куда он никогда не поедет? «Я не спешу стать безработным, – говорит он, – или продавцом собачьего корма, или еще кем».

Вот будет мне шестнадцать лет, и больше никто не заставит меня учить ненужные вещи.

Когда он так говорит, то сильно краснеет, и все кончается скандалом: папа взрывается, а мама уходит к себе в комнату плакать. Я где-то понимаю Норбера: он может вкалывать сколько угодно, но учеба ему не дается. Он совсем выбился из колеи, и перемена школы не вернула ему желание учиться.

Отец все время хитрит, твердит, как важно работать в классе и получать лучшие отметки, чтобы в будущем выбрать профессию. Его любимая фраза – будете плохо учиться, пойдете рабочими на стройку. Не знаю, почему на стройку, а не в дворники или на скотобойню туши разделывать. Послушать его, нет профессии хуже. Смешно, ведь папе самому никогда не удавалось подписать трудовой договор больше чем на три месяца. Мама неустанно убеждает Норбера доучиться до девятого класса, чтобы получить аттестат. И что ему с ним дальше делать? Повесить в рамочке на стенку? Этот аттестат ему найти работу не поможет.

Я молчу, я в общем-то доволен, что на прицеле брат. Я сам окончил шестой класс спокойно, о Норбере говорить перестали, и даже если ученики помнят психа, который всех едва не убил, то они забывают, что он мой брат.

Норбер остался на второй год.

В течение всего года, каждый раз, когда Норбер опаздывал на уроки, то есть через день, школа звонила к нам домой и каждый раз попадала на отца и будила его.

Однажды за столом Норбер сказал, что начнет вставать вовремя, когда папа перестанет спать до полудня и займется чем-нибудь другим. И схлопотал затрещину. Посмотрев на папу пристальным взглядом, в котором застыли изумление и гнев, он поднялся и ушел к себе.

Иногда мне хочется зайти к нему в комнату. Я делаю попытку – что-нибудь говорю ему, стучусь. Но он отвечает либо «отстань», либо ничего. И я, махнув рукой, ухожу. Не знаю, на что должны быть похожи отношения между двумя братьями. У меня есть только Норбер. У папы есть сестра, с которой он никогда не видится, и брат, которому он звонит только по надобности, а мама со всей своей семьей рассорилась.

Сегодня утром Норбер встает раньше меня, подняв при этом страшный грохот. На часах 7:20. Я не сплю, но сталкиваться с этим слоном не желаю, поэтому встаю только услышав, как хлопнула входная дверь.

Отец еще храпит у себя в комнате, а мать уже ушла на работу. Мама – сборщица аптечных заказов. Это красиво смотрится в формулярах, которые заставляют заполнять учителя, почти как настоящая профессия; можно подумать, что у нее интересная работа. Сборщица заказов – это означает, что мама проводит целые дни на гигантском складе, где слишком холодно зимой и слишком жарко летом. Там на километровых полках выстроились ряды лекарств всех марок от всех болезней. С утра до вечера мама собирает описи и наполняет коробки, которые возит на тележке. Прекрасная работа: достаточно уметь читать, чтобы не ошибиться ящиком. А вечером, вернувшись домой, она падает на диван и жалуется, что ноги болят. Однажды, когда она плакалась на усталость, Норбер, у которого было мерзкое настроение, сказал, что лучше бы она сама пошла принять лекарства, чем раскладывать их по коробкам. Действительно, должны же быть таблетки и мази, чтобы унять боль в ногах, шагающих туда-сюда по восемь часов кряду. В тот день отец, как это часто случалось, ответил Норберу пощечиной. Так с матерью не разговаривают, заорал он. Оплеуха – и дело с концом. Папа еще добавил, что Норберу повезло иметь такую мать, которая приносит в дом зарплату.

Брат не шелохнулся. Я сказал себе, что папе тоже повезло иметь жену, которая работает вместо него, но оставил свои мысли при себе. Мама и так уже плакала. Не люблю, когда она расстраивается.