Келли Риммер - Вещи, о которых мы не можем рассказать

– Вот и все, милая, – шепчет женщина. Она наклоняется, поднимает дрейдл и передает его Эдди, приговаривая: – Какой умный мальчик, так замечательно успокоился. Твоя мама, должно быть, очень гордится тобой.

– Спасибо вам! – говорю я незнакомке.

Она кивает, коротко касается моего предплечья и негромко произносит:

– Вы хорошо справляетесь, мамочка. Никогда не забывайте об этом.

Поначалу ее слова кажутся банальными. Я вывожу Эдисона из магазина с пустыми руками, если не считать неожиданного сокровища, полученного от незнакомки. Я пристегиваю его к автокреслу, сделанному по специальному заказу, что необходимо, несмотря на его размеры, потому что с одним только ремнем безопасности он не будет сидеть достаточно спокойно. Я сажусь на свое место и смотрю на него в зеркало заднего вида. Он, спокойный и неподвижный, изучает дрейдл, и он, как всегда, за миллион миль отсюда, а я устала. Я всегда устаю.

«Вы хорошо справляетесь, мамочка. Никогда не забывайте об этом».

Я редко плачу из-за Эдди. Я люблю его. Я забочусь о нем. Я никогда не позволяю себе жалеть себя. Я как алкоголик, который не пьет ни капли. Я знаю, что как только я открою шлюзы для жалости к себе, я почувствую вкус к этому, и это уничтожит меня.

Но сегодня моя бабушка в больнице, а добрая женщина в туфлях с герберами показалась ангелом, посетившим меня в трудную минуту, как если бы ее прислала Бабча. И что, если это последний подарок моей бабушки, потому что она вот-вот ускользнет?

Теперь моя очередь сорваться. Эдди играет со своим дрейдлом, держа его прямо перед лицом и очень медленно вращая в воздухе, будто пытается понять, как он работает. Я всхлипываю. Я даю себе восемь роскошных минут слез, потому что через восемь минут будет 10:00 утра, и мы выбились из задуманного графика на целый час.

Часы в машине продолжают отсчитывать время, и я решаю перестать раскисать – и я это делаю: просто беру и выключаю жалость. Я вытираю нос бумажной салфеткой, прочищаю горло и завожу машину. Как только я включаю зажигание, мой телефон подключается к машине, и на сенсорном экране у рулевого колеса появляются пропущенные сообщения от моей мамы.

«Где ты?»

«Ты обещала быть к 9 :00. Ты все еще едешь? »

«Элис, позвони мне, пожалуйста, что происходит?»

«Бабча очнулась, но поторопись, потому что я не знаю, как долго она будет в сознании».

И последнее от Уэйда:

«Прости, что не смог сегодня взять выходной. Ты не сердишься?»

А мы еще даже не добрались до больницы. Это будет долгий день.

Томаш Сласки был полон решимости стать врачом, как и его отец, но я всегда считала – он рожден рассказывать истории. После того, как он рассказал мне тщательно продуманную историю о спасении из озера принцессы-русалки, пока весь наш город спал, я решила, что однажды выйду за него замуж. Мне было девять, а Томашу двенадцать, но мы уже были хорошими друзьями, и в тот день я решила, что он мой. Спустя несколько лет он тоже стал воспринимать меня как свою, и к тому времени, когда я закончила седьмой класс и моя семья больше не могла позволить себе отправлять меня в школу, у Томаша появилась устоявшаяся привычка навещать меня дома.

Как и большинство знакомых мне детей, я бросила школу и пошла работать в поле вместе с родителями – хотя в отличие от большинства таких детей я никогда не делала по-настоящему тяжелой работы. Я была самым младшим ребенком, и даже когда наступил и прошел переходный возраст, я осталась тонкокостной и всего лишь пяти футов ростом. Все остальные в моей семье были высокими и сильными, и, несмотря на то что мои братья-близнецы были всего на четырнадцать месяцев старше меня, моя семья никогда по-настоящему не переставала относиться ко мне как к ребенку. Я не слишком возражала против этого, пока это означало, что близнецы выполняли всю тяжелую работу на ферме.

Томаш был из более богатой семьи и давно собирался поступить в университет, поэтому он оставался в средней школе гораздо дольше, чем большинство в нашем районе на юге Польши. Даже когда наши пути разошлись, он регулярно поднимался на холм между нашими домами, чтобы встретиться со мной, и каждый раз, когда он приезжал, он очаровывал всю мою семью эпатажными историями, произошедшими с ним на неделе.

Даже в детстве и подростковом возрасте у Томаша была манера говорить, заставляющая верить, что все возможно. Именно это его качество понравилось мне в первую очередь – он открыл мне мир бесконечных возможностей и при этом наполнил его магией. Если бы не Томаш, я бы никогда даже не задумалась о существовании жизни за пределами нашей деревни, но как только мы полюбили друг друга, исследование этой жизни в его компании стало почти всем, о чем я могла думать.

Я так хотела, чтобы мы поженились до того, как он отправится учиться на врача! Тогда бы у меня имелась возможность уехать с ним в город. В большей степени потому, что я не могла вынести мысли о расставании, и, конечно, мне не терпелось покинуть семейную ферму. Мой дом находился сразу за окраиной небольшого городка Тшебиня, где отец Томаша Алексей работал врачом, а его мать Юлита – школьной учительницей, пока не умерла при родах, когда на свет появилась его сестра Эмилия. Я была уверена, что моя настоящая жизнь находится за пределами того маленького мира, в котором мы существовали, но не было никакого способа сбежать, кроме замужества, для которого я была еще слишком молода – в то время мне исполнилось только пятнадцать. Лучшее, на что я могла надеяться: однажды Томаш вернется за мной.

Были выходные – последние перед тем, как Томаш должен был уехать, поздней весной 1938 года. Время имеет свойство размывать наши воспоминания, но некоторые из них слишком чисты даже для разрушительных последствий минувших лет. И события того воскресенья так же свежи в моей памяти сейчас, как и на утро следующего дня. Возможно, это просто побочный эффект того, что я годами хранила их очень близко к сердцу, прокручивая в голове снова и снова, будто любимый фильм. Даже сейчас, когда я порой с трудом понимаю, где нахожусь или какое сегодня число, я уверена, что все еще помню мельчайшие подробности того дня – каждое мгновение, каждое прикосновение, каждый запах и каждый звук. Весь день тяжелые серые тучи низко висели в небе. Почти неделю лил непрекращающийся дождь, так что мои сапоги были сильно заляпаны то ли навозом, то ли грязью. Все это время погода казалась унылой, но к вечеру воскресенья подул жестокий ветер, и она стала по-настоящему суровой.

Пока я болтала с Томашем, мои братья Филип и Станислав работали на холоде, поэтому родители настояли, чтобы перед ужином уходом за животными занялась я. Я отчаянно сопротивлялась, пока Томаш не взял меня за руку и не потащил за собой.