Элисабет Осбринк - Отторжение

Оказывается, она все еще сжимает в руке эту гнусную записку. Осмотрела свой двор – листья, собранные в кучу у забора, обрезанные еще на прошлой неделе ветки. Этого хватит. Через пять минут принесла вчерашнюю газету, разорвала на куски и сунула под неопрятный ворох. Костер разгорелся за несколько секунд, и в небо поднялся столб черного дыма от веток и типографской краски.

У Риты улучшилось настроение. Только этого не хватало – записки писать.

– Новобрачная . – Рита поделилась своим новым статусом с кофейной чашкой.

– А чем занимаются молодожены в медовый месяц? – спросила она кота. Тот сладко потянулся и коротко мяукнул. – Идут в горы на прогулку? Или греются на пляже?

Ей почему-то всегда представлялась Венеция с каналами и гондольерами под рекламно-синим небом. Но можно ли назвать это пределом мечтаний? Можно, конечно, но не то чтобы эта мечта была самоочевидной. Двадцать два года прошло с того вечера, когда Мейбл вытащила ее на танцы в Шеперд-Буш, – очень уж хотелось повеселиться, но идти одной как-то неудобно. И там-то и случилась эта встреча, благодаря которой она сидит теперь в новом для нее статусе законной жены. Сидит и сгорает от стыда в своей желтой кухне. Сидит и смотрит на первую страницу газеты. Могла бы и не смотреть: напечатанные даже крупными буквами слова проходят мимо сознания.

Мой медовый месяц вот какой: несколько часов одиночества.

Мой солнечный пляж, мое счастье, мой экзотический медовый месяц умещаются в стальной мойке для посуды .

Эмиграция предъявляет человеку серьезные требования. Умение планировать, решительность, смелость. Первое сентября 1886 года – день необратимый. Это был день прощания со вчерашним и ожидания будущего в Америке, день, когда все, о чем говорил Георг Блиц, начинало обретать черты реальности. Вероятно, они имели довольно смутное представление о том, что их ждет. Новый город, новое полотно жизни, чистое, без трещин и кракелюр, новый дом, откуда тебя не выкинут за неуплату. Все будет по-другому, наверняка повторяли они друг другу. Все будет лучше, потому что ничего хуже, чем их жалкое существование во Франкфурте-на-Майне, и придумать невозможно. Эмилия и Георг Блиц продали все, что можно было продать, взяли с собой только самое необходимое. Интересно, кто следил за путевыми расходами. Кто, кто… конечно, Георг. Иначе бы все повернулось по-другому.

Прощай, квартирка на улице Музыкантов. Прощай, церковь в деревушке Борнхайм, где они венчались, где крестили и через двадцать дней похоронили первенца Фридриха. Его могила и поныне там – якорную цепь можно растягивать как угодно, но сняться с якоря невозможно. Прощайте, неуклюжие попытки Георга зарабатывать торговлей. Прощай, небольшой, но верный круг заказчиц: Эмилия слыла хорошей портнихой, она была очень аккуратна, швы стежок к стежку, и к тому же врожденное и никогда не изменяющее понимание ткани – ее цвета, тяжести, плотности или рыхлости.

Но труднее всего было расстаться с Эльзой Йоганной.

Конечно же, безумие – брать в такое путешествие шестимесячного ребенка. Решили, что о ней позаботится мать Эмилии в Игстадте, а они, как только встанут на ноги, за ней приедут. А годовалая Оттилия, крепенькая, здоровая девочка, отправилась в Америку с родителями. Как уже сказано: эмиграция – это умение планировать, решительность и смелость. Слезы расставания в набор не входят.

Вся затея принадлежала Георгу. Скорее всего, именно Георг подхватил микроб свирепствовавшей в те годы лихорадки перемены мест. Уже в 1880 году он уехал в Америку с первой волной немецких эмигрантов, жил в Нью-Йорке. Подал заявку на гражданство, но вернулся в Хессен уже через три года. Никто не знает почему – то ли деньги кончились, то ли решил выбрать в жены соотечественницу. Вторая причина, между прочим, больше похожа на правду. Очень скоро после возвращения Георг встретился с ровесницей, Эмилией Элизабет Катериной Борманн, и поскорее на ней женился. В брачном свидетельстве Георга значится: “Сословие – купец”. Что покупал и что продавал – неизвестно, но состояния на этой призрачной торговле не нажил. В единственной сохранившейся бумажке, подтверждающей пребывание Георга в Нью-Йорке, стоит “клерк” – наверняка с его же слов.

С той поры, как Георг остепенился и обзавелся семьей, он только и мечтал вернуться в Америку. Лишь там можно начать новую, настоящую и осмысленную жизнь, говорил он жене и всем, кто имел время и терпение его выслушать. Лишь там упорной работой можно обеспечить себе будущее, лишь там создаются и растут состояния, а главное – возможности есть у всех, было бы терпение и желание. Подумать только – равные возможности . И неважно, вырос ты во дворце или в пригороде. Оставим все это, говорил он жене с утра до вечера. Здесь нам не хватает денег на еду – но не это главное. Главное – нам не хватает надежды .

Тут он попал в точку.

Эмилия вовсе не так страстно мечтала об эмиграции, но соглашалась с мужем. Ею двигала не столько мечта о красивой и богатой жизни, сколько именно надежда избавиться от давящего чувства безысходности.

– Нас ждет не рай. Один Бог знает, какой тяжелый труд нам предстоит, – сказал Георг своей набожной жене.

– Не поминай имя Господа всуе, – ответила Эмилия.

Оставляя позади страну, в которой родился, и переезжая в другую, эмигрант превращается в иммигранта. Очень похожее слово, отличается всего парой букв, а разница огромная. Меняются буквы, и вся жизнь приобретает новое направление. Отъезд – приезд, разрыв со старым – освоение нового, от привычного – к неизвестному. Ты бросаешь знакомое место – и сам оказываешься брошенным.

Георг Блиц был очень красивым мужчиной. Большие карие глаза, приветливый, разговорчивый, легкий в общении. Очень гордился своими усами. Но он совершенно не умел обращаться с деньгами. Мало того – умудрился потерять все их сбережения. Это единственное, в чем он действительно добился потрясающего успеха. Без всяких преувеличений.

Пароход бросил якорь в Портсмуте, где они должны были пересесть на трансатлантический лайнер, – и тут выяснилось, что их чемоданы пропали. Всё, что у них было. Возможно, по ошибке отправили в Лондон – объяснил клерк в пароходстве. По чьей ошибке? Может быть, Георг небрежно заполнил бумаги, если вообще заполнил. Это было не просто несчастье, Unglück , это была eine Katastrophe . Вместо того чтобы провести в Портсмуте несколько спокойных дней до отплытия, как они собирались, теперь надо было ехать в Лондон, тратить деньги и искать потерянный багаж: одежду, швейную машинку, фотографии Эльзы Йоганны – всё. Интересно, какими словами Эмилия высказала свое, мягко говоря, разочарование? Кричала, топала ногами? А как реагировал Георг? Молчал или отругивался? А может, дал ей тумака?