Имма Мунсо - Человек слова

Комета… Траектория движения – непостоянная. Форма – неправильная. Студёный пламень, раскалённый лёд [9] Первая строка из XVIII сонета Ф. де Кеведо (пер. И. Чежеговой). , как в тех стихах, что он так замечательно читал. Я выбрала это имя для одного из персонажей романа, который сочиняла в последнее время. Само собой, роман так и остался незаконченным. Стоит ли окунаться в озёра фантазии, если тебя внезапно накрывает с головой океан. Но как бы то ни было, это имя Ему подходило. А теперь подходит ещё больше. Ведь кометы, распадаясь на части, проливают звёздные дожди. И кто-то, здесь и сейчас, кромешно тёмной ночью, их ждёт. И они всегда проливаются.

Встаю. Иду посмотреть на спящую дочку. «Пиуликс, Пиуликс», – шепчу я ей. Как всегда, приходится забирать у неё из-под щеки книгу про Астерикса, подаренную отцом. Я прихожу проведать её и называю некоторыми из имён – теми, что вспоминаются в этот момент. Штук двадцать, наверно. А потом возвращаюсь к себе. Снова ложусь. Я провожу дни в неподвижности. На всякий случай. Я уже об этом говорила. По утрам пишу. Себе, другим, пишу по всем имеющимся адресам. Всё утро не отрываюсь от экрана компьютера. Чтобы писать, особо двигаться не надо. Только слегка перебирать пальцами по клавиатуре, как будто играешь какую-то нескончаемую симфонию, приглушённую сурдиной. Я боюсь пошевелиться. Словно передо мной карточный домик, чувствую, что если шевельнусь – Бог знает что может произойти. Таким образом, я почти весь день провожу у экрана компьютера. И так – до возвращения дочки. А вскоре приходит и сестра Кометы, хрупкая, как эльф, лучезарная, как пламя. Дом наполняется радостью: они обе такие весёлые и их веселье заразительно. А потом приходит час, который на долгие недели станет самым желанным. Час, когда я пью Кампари или Джин физ. И наступает приятное притупление чувств, предшествующее ночи, то есть – завершение дня. Конец.

Ночь нежна после кампари. Такие напитки я пила только в отелях, в очень определённых местах. Для того чтобы проснулся аппетит, как принято говорить. Дома мы любили простые напитки: наше пиво, нашу воду, наше вино. Безо всяких изысков, по старинке. И мне нравилось, что в том или ином месте у меня свои предпочтения. Американо [10] Коктейль, приобретший особую славу благодаря книгам о Джеймсе Бонде. – для отелей на берегу моря, кампари – для отелей по соседству с монастырём, Джин физ – для ночных баров в Мадриде, каталонская граппа – для дома в деревне. Всему своё место. В конце концов, те, кто меня знают, в курсе, что я всегда следую своим причудам. Или нужно написать «следовала»? Потому что теперь все мои привычки придётся менять. Только вот проблема – где же моя книга с рецептами коктейлей? Я когда-то подарила её Комете, но Он так ею и не воспользовался. Он не любил пить изысканные напитки дома. И уж точно предпочитал хорошую граппу любому коктейлю.

Я прямо завтра куплю себе шейкер, если найду книгу. А не найду – куплю и то, и другое. Вот мне и нашлось дело. Вернее даже два. (Дело, дело!) Дело – это очень важно. Я щёлкаю пультом от телевизора. Всегда думала, что если однажды им завладею, то стану смотреть какие-нибудь чудовищные передачи и погружусь в самые отвратительные дрязги, выставляемые в них напоказ, телемусор, который Он не мог смотреть, не впадая в глубокую депрессию, и который поэтому мы не смотрели. Сейчас я могла бы, но всё равно не смотрю. Мне просто нравится переключать каналы, иногда останавливаться, зависать на чем-то. И я цепляюсь за какую-нибудь фразу или картинку, которые всегда приводят меня к одному и тому же. На сей раз я застряла на «Пурпурной розе Каира».

Показывают ровно тот момент, когда обворожительный мускулистый искатель приключений сходит с экрана и направляется к Лилли, официантке из Нью-Джерси, сидящей в зале; он говорит ей «Сеньорита, вижу, эта картина вам нравится». Смутившись, она оглядывается по сторонам и спрашивает: «Это вы – мне?» Он настаивает: «Вы провели здесь целый день. Уже в пятый раз её смотрите». Она снова спрашивает: «Вы говорите это – мне?»

Бедная Лилли, ей нужно куда-нибудь положить все яйца в подоле, которые она несёт (некоторые она уже положила неудачно). Как школьница-подросток. Когда задаёшь вопрос, школьники-подростки всегда говорят «Это вы мне?», «Мне?». Конечно, тебе, кому ж ещё. Эта Лилли не из тех, кто берёт инициативу в свои руки. Такие женщины всегда меня удивляют. Не то чтобы я была очень инициативная, нет. На самом деле, я не многие свои затеи довожу до конца.

Но они у меня хотя бы есть.

Вечер октября 1987 года. У неё был ужасно грустный день. И планов на этот вечер никаких. Опасное стечение обстоятельств. Она решила отправиться туда, где надеялась встретить Комету. И не сомневалась, что Он окажется там: Комета был человеком привычки, хотя отнюдь не маниакальной, которой мог изменить ради более интересного дела. Зато её привычки были неизменны. Именно потому, что в тот день, вопреки обыкновению, у неё не намечалось никаких обязательных дел, она решилась на этот, по сути, необычный шаг. Пойти увидеть Комету. Это могло оказаться рискованным поступком, одним из тех, что меняют жизнь. Ей было нелегко подойти к Нему. Ведь они почти не были знакомы. Предыдущие встречи, которые можно по пальцам пересчитать, для Него, конечно, ничего не значили. Для неё, наоборот, важным было всё. Любое слово, любой взгляд наделялись тем или иным значением. Это было одним из её излюбленных развлечений. Она уже некоторое время думала о Нём, но они ни разу не разговаривали. Мимолётная встреча прошлой весной («Сеньора, не хотите ли чашечку чая?») позволила ей почувствовать, насколько Он деликатен. С тех пор они виделись на работе, здоровались друг с другом, но не более того.

И сейчас она хотела прочувствовать и другие вещи. Прочувствовать способность Кометы и Его окружения обольстить её опустошённую душу. Поэтому в тот вечер она приняла твёрдое решение зайти туда, чтобы выйти изменившейся. Или не выйти вообще. Она ещё никогда никуда не приходила (даже в университет) с таким амбициозным намерением. В конце концов, это был всего лишь бар. Хотя, если быть точным, это был больше чем бар. Она слышала о нём много раз и шла сгорая от любопытства. Место было особенным, оно притягивало, и по всему чувствовалось, что бар должен стать, как минимум, местной легендой. Платить или не платить за напиток, было неважно, поскольку те двое оригиналов, которые содержали заведение (на грани разорения, но на гребне славы), не придавали значения деньгам. К примеру, они могли пригласить музыканта из Нового Орлеана или из Филадельфии, оплатить ему билет и пребывание в роскошном отеле, но не собрать публику в вечер выступления из-за недостатка рекламы и коммерческой жилки. Она отсутствовала у них настолько же, насколько присутствовали отзывчивость и гостеприимство. Именно поэтому там не платил практически никто, за исключением Кометы, так как Он, по причине своих странных отношений с деньгами, чувствовал необходимость платить всегда и везде, отделываться от денег под любым предлогом, будто это заразный носовой платок или опасная бумажка, от которых надо держаться подальше. Бар был расположен в старой части города, рядом со старинным монастырём. Там были каменные стены, отражавшие рассеянный и тёплый свет, монастырская атмосфера, обострявшая чувства, и облик деревенского дома, превращавшего любовь в более земную и стихийную. В течение долгого (с точки зрения предпринимательства, конечно, чересчур долгого) времени только посвящённые знали об этом баре, таким образом, в нём никогда не было много народу, и это делало его ещё более привлекательным.