Сань-мао - Сахарские новеллы

– Ладно, иди за ведрами.

Я послушно принесла два пустых ведра.

– А теперь иди в купальню. – Хозяйка открыла следующую дверь и повела меня сквозь череду комнат, прилегавших одна к другой, как слепленные буханки только что испеченного хлеба.

Наконец мы пришли к источнику. Впервые увидев родник, чудом пробившийся из-под земли в пустыне, я была донельзя растрогана. Он и вправду находился внутри комнаты.

Это был глубокий колодец. Вокруг него сновала стайка женщин. Весело смеясь, они набирали воду; живая и трогательная сцена. Я же со своими двумя ведрами смотрела на них дурища дурищей. Увидев меня в купальнике, женщины застыли от изумления, и мы, улыбаясь, уставились друг на друга. По-испански они почти не понимали.

Одна из женщин подошла ко мне, помогла набрать воды и сказала приветливо:

– Вот так, вот так…

После чего вылила все ведро мне на голову. Пока я пыталась отереть ладонями лицо, на меня обрушилось еще одно ведро. Я отскочила в угол, лепеча:

– Спасибо, спасибо! – Прибегать к их помощи я больше не решалась.

– Замерзла? – спросила меня другая женщина.

Я кивнула. Было ужасно неловко.

– Тогда заходи в парилку. – Они открыли следующую дверь… сколько же «буханок» здесь было?

Меня отвели в соседнюю комнату. В лицо ударила горячая волна. Вокруг стоял густой пар, сквозь который ничего не было видно. Несколько секунд я пыталась разглядеть, где тут стены, затем, вытянув руку, сделала пару шагов и, кажется, на кого-то наступила. Присмотревшись, я увидела, что в крошечной комнатке на полу в несколько рядов сидят женщины, а у стены напротив в большом котле бурлит горячая вода – оттуда и поднимается пар. Прямо как в турецкой бане.

Кто-то открыл дверь. Через несколько минут воздух охладился, и я наконец смогла хорошенько все разглядеть.

Рядом с каждой женщиной стояло по паре ведер с холодной водой из колодца. В комнате было до того жарко, что пар шел даже от пола, такого горячего, что стоять на нем было невозможно и я поднимала то одну, то другую ногу, чтобы не обжечься. Не представляю, каково было женщинам, сидевшим на полу.

– Иди сюда, садись! – голая женщина, сидевшая в углу комнаты, подвинулась и освободила мне место.

– Спасибо большое, я постою.

Даже если бы не было так горячо, я все равно не отважилась бы усесться на залитый грязной жижей пол.

Я заметила, что в руках у каждой женщины был плоский камень, который они окунали в воду, а затем скребли им по телу. Каждый скребок оставлял на коже темную полоску грязи. Мылом они не пользовались, да и воды расходовали немного. Сначала они соскребали с себя грязь, затем смывали ее водой.

– Четыре года! Четыре года я не мылась. Живу далеко в пустыне, в хайме, – весело сказала мне одна из женщин. У меня перехватило дыхание. Женщина подняла ведро и окатила себя с головы до ног. Сквозь пар я увидела, как стекшая с нее черная вода подбирается к моим чистым босым ступням. Меня слегка замутило, но я прикусила язык и стояла не шевелясь.

– Ты чего не моешься? Вот тебе камень, поскребись. – Добрая женщина протянула мне свой камень.

– Я не грязная, я дома мылась.

– А раз не грязная, зачем пришла? Я вон моюсь раз в три-четыре года. – Даже помывшись, она все еще казалась грязной.

Комнатка была совсем крошечная, без окон; над котлом с горячей водой клубился пар. У меня участилось сердцебиение, пот лил градом. Народу было много, спертый, насыщенный телесными запахами воздух не давал дышать. Мне стало нехорошо. Я прислонилась к мокрой стенке и обнаружила, что она покрыта толстым слоем чего-то сопливо-склизкого. Кусок этой массы прилип к моей спине. Сжав зубы, я стала отчаянно оттирать спину полотенцем.

Здесь, в пустыне, свои представления о красоте. Красивыми здесь считают полных женщин. Обычным женщинам приходится делать все от них зависящее, чтобы располнеть. Как правило, выходя из дома, женщины поверх платья плотно заматываются с головы до ног в большой кусок ткани. Те, кто помодней, надевают еще и большие солнцезащитные очки. За всем этим совершенно невозможно рассмотреть, как они на самом деле выглядят.

Я так привыкла к упакованным «мумиям», что вид больших голых тел совершенно меня поразил. Верно говорят, что купание обнажает истинную природу людей. Я чувствовала себя былинкой, жалкой и бледной, выросшей на лугу, где пасется стадо дойных коров.

Одна из женщин, отскоблив с себя черную жижу, собралась было ополоснуться, как снаружи вдруг раздался плач ее малыша. Она, как была голая, побежала на крик и вернулась с младенцем на руках. Усевшись на полу, она принялась его кормить. Грязная вода струилась по ее подбородку, шее, лицу, волосам и стекала на грудь, смешиваясь с молоком, которое сосал младенец. От этого невыносимого зрелища у меня к горлу снова подступила тошнота, и я опрометью выскочила из парилки.

Добежав до предбанника, я набрала в легкие побольше воздуха и пошла к проволоке за своей одеждой.

– Говорят, ты не мылась, а только стояла и глазела. На что глазеть-то? – полюбопытствовала хозяйка.

– Интересно посмотреть, как у вас моются, – с улыбкой ответила я. Хозяйка вытаращила глаза.

– И за это ты выложила сорок песет?

– Оно того стоило!

– Здесь у нас моются снаружи, а ведь изнутри тоже надо себя промывать, – сказала хозяйка.

– Изнутри? – не поняла я.

Жестами она изобразила, будто вытаскивает из себя кишки. Я обомлела.

– А где такое делают? – Мне было и страшно, и интересно; я даже пуговицы перепутала, одеваясь.

– На побережье. Поезжай в Бохадор, там каждую весну ставят хаймы, приезжаешь и моешься семь дней подряд.

Вечером за ужином я сказала Хосе:

– Она говорит, изнутри тоже моются. Надо ехать в Бохадор, на побережье.

– Ты точно не ослышалась? – удивился Хосе.

– Точно, она еще руками вот так показала. Давай съездим поглядим, – стала упрашивать я.

Из нашего городка Эль-Аюна до Атлантического побережья ехать не так уж и далеко, меньше четырехсот километров в оба конца, можно обернуться за день. О том, что в Бохадоре есть бухта, мы слыхали; остальное побережье Западной Сахары, протяженностью почти в тысячу километров, сплошь скалистое, без пляжей. Мы ехали к морю по оставленным на песке следам шин и ни разу не заплутали. И еще час – вдоль каменистого берега в поисках Кабо-Бохадора.

– Смотри, это вон там, внизу, – сказал Хосе.

Мы остановили машину у утеса. Внизу, на глубине нескольких десятков метров, синяя прозрачная вода омывала берега полукруглой бухты, а рядом, на песчаном пляже, раскинулись несчетные белые шатры, между которыми безмятежно расхаживали и мужчины, и женщины, и дети.

– Оказывается, и такая жизнь бывает в этом безумном мире, – вздохнула я с завистью. Вот он, «персиковый источник» [6] «Персиковый источник» – название утопической поэмы китайского поэта Тао Юань-мина (365–427), китайская метафора райского уголка. , настоящий рай.