Леоне Росс - Один день ясного неба

– Какие у вас красивые фрукты!

– Поди-ка сюда.

Анис подошла к изгороди. Фрукты чудесно пахли. Старуха вложила ей в ладони целую горку и прижала к груди Анис, чтобы ни один не упал на землю, а потом, наморщив нос, торопливо забормотала – Анис уловила в ее дыхании аромат пьяных бабочек:

– У твоего мужа, кроме тебя, есть другая женщина.

У Анис запылали уши. Это было странное ощущение, словно вот-вот должна была наступить глухота, но недуг замешкался и не сразу ее поразил. Лаймы в ладонях помягчели, а гуава отвердела.

– Что?

Старуха произнесла следующую фразу быстро, как будто слова запутались в рыбачьей сети:

– У Тан-Тана есть другая женщина, и она брюхатая, как спелый арбуз, что вот-вот лопнет.

– О, – произнесла Анис.

Когда происходило что-то нехорошее, ей нравилось представлять себя назойливым насекомым.

– Романза, вставай!

Послышалось кряхтение и сопение.

– Романза, парень, давай-ка вставай!

Это он кряхтел и сопел. Голос, звавший его по имени, был знаком, но Романзу еще жутко мутило от отравы с прошлого вечера. Он разлепил склеившиеся губы, и его собственный голос, казалось, зазвучал откуда-то издалека, не из его глотки.

– Романза, ты мне ну-у-ужен!

– М-м-м…

– Заза!

Романза Интиасар поднял голову и поглядел сквозь ветки мангового дерева, на которых лежал. Под ним, сердито нахмурившись, стояла девушка. Сонтейн. Он застонал. Ну, какую глупость она еще удумала, да еще в такую рань?

– Романза, дело серьезное. Спускайся.

Он с усилием попытался приподняться. В конце концов, его сестра-близнец осталась единственным членом семьи, кто еще с ним разговаривал, и он ее очень любил. Он осторожно сел, балансируя на раздвоенной ветке, метрах в двенадцати от земли. Ослабевшие руки были как эластичные бинты. Колени словно заплесневелые. Он кашлянул и поморщился от боли в горле. Пайлар сурово высказался бы по этому поводу, он и сейчас слышал его голос:

– Ай-яй-яй… Всю ночь шатаешься по улицам, смотри, схватят тебя и зададут по первое число – так что не только горло заболит.

Он улыбнулся; несмотря на грозные предупреждения Пайлара, он знал, что тот им гордился.

Стоявшая под деревом Сонтейн топнула ногой.

– Погоди, Сонте… О боги…

Хотя прозвучало раздраженно, сам он был настроен вполне мирно.

– Подними задницу! Я вскарабкаюсь и помогу тебе спуститься!

Судя по ее виду, она не шутила.

Он сам научил ее лазать по деревьям и поэтому не боялся, что она свалится, правда, сегодня утром она вся лоснилась, словно покрытая маслянистой пленкой, если, конечно, в слепящем свете рассветного солнца глаза его не обманывали.

– Не думаю, что ты заставишь меня слезть и размять ноги, тем более прямо сейчас!

Но она полезла по стволу, гибкая и уверенная, разговаривая с ним и с деревом одновременно. Он с усилием гнал сон. Иногда его так и подмывало рассказать сестренке о своих ночных прогулках по городу. Отчаянная дерзость его вылазок наверняка привела бы ее в восторг. Но он знал и то, что она сразу все разболтает, как только выбежит из зарослей – уж своему Данду наверняка. Только этого не хватало.

Женщины любили запускать пальцы в его длинные черные волосы, выдергивая золотые пряди и сохраняя их словно подарки; они считали его юным и безобидным и частенько рассказывали ему о своих делах. «Глядите, какие у него темные глаза!» – говорили они. Мужчины обычно рассказывали о себе всякие истории ради похвальбы, но не то что женщины. Они любили обдумывать сказанное ими и извлекать из сказанного смысл, так что, если ты умолкал и просто их слушал, они могли поведать массу интереснейших вещей.

Никто бы не воспринял его рассказы всерьез, зная, кто он и что у него на уме. Он сонно улыбнулся. Самое клевое – сохранять таинственность, и ему уж точно не хотелось привлекать к себе внимание. В отличие от некоторых сволочей, которые прямо-таки заслуживали, чтобы ими заинтересовались. Вроде Пони Брейди.

Кристофер «Пони» Брейди был муниципальным советником второго округа Дукуйайе и получил известность благодаря своим кампаниям защиты молодых женщин от мужских грехов. Однажды он натравил своих прихвостней на парочку, которая целовалась на паперти церкви преподобного Латибодара. Якобы девушка была слишком юна для таких греховных слабостей. Парню сломали спину, и когда потом выяснилось, что девушка просто выглядела слишком молодо, а на самом деле ей было двадцать четыре, никто даже не возмутился, а семья паренька оказалась слишком бедна, чтобы поднимать шум.

Романза уже давно почуял, что Пони с гнильцой. Советник был лжецом и любил распускать руки, так что Романза держал ухо востро в надежде вызнать что-то про его делишки. Кто-то ведь что-то знал и мог рано или поздно сболтнуть; вчера вот трехрукая женщина и сболтнула.

Она работала на Пони Брейди и, когда они присели за столик в уголке танцзала, где раз в два дня выступали музыканты, чьи лица были покрыты черной пудрой, а гитары жалобно рыдали, словно женщины-плакальщицы, кое-что рассказала. Она к этому моменту уже изрядно напилась и шептала Романзе на ухо, да так тихо, что ему приходилось наклонять голову к ее губам. «Шшшшш», – напевал он, когда она уснула, вытянув руки на столе. Ей даже слегка полегчало после того, как она ему исповедалась; людям всегда становилось легче на душе после таких признаний.

Он не сомневался, что все рассказанное было правдой, ибо с рождения умел отличать правду от лжи.

И яркой краской написал то, о чем она ему поведала, на ярких оранжевых лентах, которые развесил на зданиях городского суда и муниципалитета, и на улицах, и на стенах домов, и на стволах деревьев, и везде – пока не утомился.

ПОНИ НАСИЛУЕТ ДЕТЕЙ

Сонтейн добралась до него, тяжело дыша и качая головой. Она умостилась на крепком суку напротив, прилегла, словно подражая ему, и затараторила. Это он научил ее так делать: взобравшись на дерево, сначала выбираешь место поудобнее, а потом уж занимаешься чем-то другим.

– Заза, а ты слыхал о…

– Сонтейн, чуть помедленнее.

– О…

Она слегка качнулась на суку и, сосредоточиваясь, прикрыла один глаз. Ямочки на щеках, лоснящаяся кожа, пружинки волос, девятнадцать лет – и никакого дара. Это шокировало людей. Но, по его мнению, именно отсутствие врожденного дара делало ее особенной.

Поймав равновесие, Сонтейн глубоко вздохнула. Рядом с ее лодыжкой висело небольшое облачко.

– У тебя усталый вид, – сказала она.

– Да.

– Ты слыхал, что стряслось в Лукии?

– Откуда? Ты же меня разбудила.

– Знаешь Кристофера Брейди?

– Не-а. – Он врал, как и все, но ему это не нравилось.

– Да знаешь!

– Разве?

Она почесала свое лоснящееся плечо.