Альберт Санчес Пиньоль - Фунгус

– Тебе, гриб, как кажется? – теребил Хик-Хик чудовище, но ответа не добился.

Гриб стоял неподвижно и молчал, хотя пьяный орал во всю глотку, плевал в его единственный глаз и дубасил его кулаками.

Однако, оказавшись с монстром лицом к лицу и получив возможность разглядеть его хорошенько, Хик-Хик почувствовал некое подобие сострадания. В конце концов, у них было много общего: оба нежданно-негаданно оказались в недрах Пиренейских гор, оба жили вдали от людей. И оба были уродливы. Он думал обо всем этом и посмеивался, разглядывая бутыль из зеленого стекла.

Нож все еще торчал в глазу чудовища, воткнутый по самую рукоятку. Неприятное зрелище. Нож не должен оставаться там навсегда, но ведь любое существо может яростно воспротивиться, если попробовать вытащить клинок из его раны. Интересно, гриб возмутится? Или его тело – аморфная и бесчувственная масса, эдакая губка?

– Попытаюсь тебе помочь, товарищ, – произнес Хик-Хик. – Ты, пожалуйста, не волнуйся.

Он отставил бутылку, подошел к грибу и схватился за рукоять всей пятерней. Действовал он не слишком решительно и вытаскивал нож медленно, очень медленно. Время, казалось, застыло. Но клинок вышел из раны без проблем. Монстр не двинулся с места и не возражал. Хик-Хик похлопал его по цилиндрическому туловищу, как старого приятеля.

– Вот и отлично, – сказал он и добавил: – Мне кажется, из тебя выйдет отличный борец за Идеал. Ты слышал что-нибудь о Бакунине?

Рассказывать об анархистском Идеале грибу было сущим идиотизмом. Но ничем другим Хик-Хик заняться не мог, а потому провел целый день в рассуждениях о социальном прогрессе и будущей революции, время от времени прихлебывая из бутылки. К несчастью, интересного собеседника из чудовища не вышло: оно не возражало, не поддакивало и не высказывало собственного мнения. Наш герой дружески похлопал его по холодной и осклизлой ножке:

– Ты ведь не какой-нибудь чертов ревизионист, правда? – спросил он монстра, посмеиваясь.

Вечером пьяный Хик-Хик свалился на матрас и скрючился под тремя одеялами из грязных кож, которые совсем не грели. Он понял, что проведет ночь не один, но компанию ему составит не Майлис. Бедняга приподнялся на локтях, словно хотел пожелать своему неожиданному соседу спокойной ночи.

Гриб стоял на том же месте в глубине пещеры. Спина его упиралась в сырую каменную стену, силуэт виднелся в полумраке в отсветах пылавшего в печи огня. Чудовище по-прежнему разглядывало Хик-Хика своим желтым глазом, а на его физиономии замерла гримаса обиженного ребенка, которого никому не удастся утешить. Теперь, когда ножа в ране не было, разница между блестящим оком и пустой глазницей казалась еще более заметной.

– Товарищ, по здравом размышлении, ты первый мире кривой гриб, – сказал Хик-Хик.

И поплотнее укутался одеялами, посмеиваясь своей шутке и попердывая.

– Кривой, кривой, кривой гриб! – звучал из-под шкур его глуховатый голос.

Обильный снегопад ознаменовал приход зимы. Снег шел днем и ночью, без перерыва, без остановки. Делать Хик-Хику было нечего: только открывать дверь в кауну два-три раза в день, чтобы ее не завалил сугроб. Он выходил наружу, делал несколько взмахов лопатой и поскорее возвращался назад в пещеру.

Вся жизнь гриба ограничивалась его постоянным присутствием, он казался гигантским рачком, прилипшим к стене. Он не дышал: в продолговатом цилиндрическом теле не было подобия легких, и вдохи и выдохи не изменяли неподвижность его груди. Больше всего неприятностей доставлял глаз, желтое недреманное око, постоянно следовавшее за Хик-Хиком. Оно не пропускало ни единой детали, следя за человеком день и ночь. Веки у чудовища отсутствовали, и от этого взгляд напоминал замершую на небе молнию. В тесной пещере выпуклой голове гриба достаточно было повернуться всего на пару градусов, чтобы ни на мгновение не упускать человека из виду. Монстр не смыкал глаз ни на минуту – после трех проведенных в его компании ночей у Хик-Хика не осталось никаких сомнений. Но если гриб не спал, не ел и не пил, то сам он ел, пил, курил и справлял нужду под бдительным присмотром чудовища. В этом было что-то унизительное: все мельчайшие подробности человеческой физиологии, все тайны его организма подвергались непрерывному наблюдению чудовища с гримасой хнычущего ребенка на физиономии.

На четвертый день Хик-Хику осточертело присутствие кривого гриба с его недреманным оком, его молчание, его бессмысленное непрерывное наблюдение. Он решил действовать: вложил лопату в ручищи гриба, в сотни его длинных пальцев, и сказал:

– Если хочешь разделять со мной жилище, ты должен и работать наравне со мной. С сегодняшнего дня будешь разгребать снег у двери. Я не потерплю в моей пещере буржуев. – И прикрикнул: – Ты меня понял или нет?

Но гриб глядел на него молча, на его лице застыло все то же обиженное выражение. Это разозлило Хик-Хика. Он попытался втолковывать монстру, что расчищать проход в пещеру отвечает интересам обоих, иначе их завалит снег. Распекая гриб, хозяин пещеры столько раз повторил: «Кривой, чертов кривой!» – что под конец стал называть его просто «Кривой».

Хик-Хик смекнул, что, вероятно, Кривому нужно не пространное объяснение, а практический пример, и вывел его наружу. Там он присел на корточки в своем черном пальто и черном котелке и принялся разгребать снег руками, приговаривая:

– Вот так, делай так!

Потом стукнул монстра по бедрам или, по крайней мере, по тому месту, где у людей бывают бедра, приглашая следовать своему примеру. Гриб не скоро понял, чего от него хотят, но в конце концов принялся за дело. Никакой лопаты ему не требовалось: он стал размахивать своими длиннющими руками, словно гигантскими метлами, и в один миг расчистил вход в пещеру, а потом стал убирать снег в стометровом проходе между двумя скалами, который вел от кауны до горной речки.

Хик-Хик смотрел на чудовище, разинув рот, дивясь его безудержной и бессознательной энергии. Стоило ему понять задачу, и оно работало как заведенное. Человек счел необходимым утвердить свою власть и придрался к его работе:

– Товарищ! – укорил он помощника. – Снег ты убрал, но под ним остался слой черной жижи, а от нее вся грязь.

Кривой, казалось, понял его слова и взялся убирать жижу и всякий мусор своим языком. Хик-Хик уже видел этот орган, свернутый клубком во рту. Теперь он напоминал речного угря: черный, как деготь, и ужасающе длинный – пять, шесть, а то и семь метров. Нет, больше! Мясистая трубка вываливалась изо рта монстра и скользила по земле, словно скребок, орудовавший с точностью слоновьего хобота. Картина выглядела почти непристойно, а работоспособность чудовища вызывала смутную тревогу, хотя на этот раз оно подчинялось человеку с услужливостью автомата.