Альберт Санчес Пиньоль - Фунгус

Хик-Хик попытался возразить, но тут Касиан резким движением положил свой лефоше на стойку.

– Сейчас я тебе это докажу. Просто возьми и застрели меня – и сразу превратишься из слуги в хозяина осталя.

Касиан вцепился в запястье Хик-Хика, приказал ему взять револьвер и направил дуло себе в грудь.

– Пурпуров не бойся. Они тебе ничего не сделают, им по нраву люди решительные и отважные. Ну, давай.

Но Хик-Хик отложил револьвер и дрожащим голосом заявил, что такое убийство стало бы преступлением во имя капитала, а не против него. Касиан прервал его презрительным тоном:

– Вот видишь, эти мысли возникли у тебя не потому, что ты угнетен, напротив: тебя угнетают, потому что они сидят у тебя в голове.

Согласно легенде о Филоме, Власть пряталась под высокими сводами пещеры, в глубине которой лежало некое зерно.

Хотя на дворе стояла осень и до настоящих холодов было еще далеко, Хик-Хику не удавалось хорошенько обогреть свою кауну. По ночам печь проглатывала за поленом полено, точно паровозная топка, но вечно влажные каменные стены не поддавались. Кроме этих неприятностей обнаружились и другие: раз в пять или шесть дней его уединение нарушалось.

В полночный час Хик-Хика будил свет керосиновой лампы, и, открыв глаза, он видел зловещую тень: это был Касиан, смахивающий на одинокое и неприкаянное привидение. Хозяин осталя разглядывал стену в поисках непонятно чего. Хик-Хик приподнимался на локтях, жмурясь и прикрывая ладонью глаза: огонь их слепил. Из мглы пещеры, нарушаемой мерцанием керосиновой лампы, Касиан смотрел на своего слугу так, словно это тот был непрошеным гостем.

– Ты ничего здесь не находил? – допытывался хозяин осталя. – Не видел зерен, маленьких таких зернышек?

Потом Касиан тыкал пальцем в середину стены и не терпящим возражений тоном приказывал:

– Долби! Вот здесь. Вставай и копай дальше, бездельник ты эдакий.

Первые хлопья снега, еще осторожные, как разведчики на вражеской территории, упали на землю в середине октября. Осталь Касиана пачкал эту белую чистую скатерть: пурпуры топтали ее, превращая в черное слякотное болото.

Однажды, когда Хик-Хик пошел за водой к горной речке, ведро выскользнуло у него из рук, и поток его унес. Бедняга пустился бежать за ним по берегу. Ведро натыкалось на окатанные течением камни, торчавшие из воды, отскакивало от них, пока, наконец, не застряло в очередном изгибе русла. Это происшествие не имело бы никаких последствий, если бы не одно обстоятельство: посудина остановилась как раз напротив тропинки в кустах, которую Хик-Хик раньше не замечал. Он решил посмотреть, куда ведет эта тропинка.

Она спускалась вниз и местами была очень крутой. Пурпуры объясняли Хик-Хику, что горные склоны, покрытые камнями, называли здесь осыпями. Его всегда поражали эти подножья гор, сложенные из громадных валунов, но самое удивительное заключалось в другом: даже здесь – на крутых склонах, среди каменных глыб – росли эти странные грибы. Многие из них были такими высокими и крепкими, что он, казалось, мог бы усесться на шляпку, как ребенок на свой стульчик, и сидеть, болтая ногами.

Преодолев некоторое расстояние, Хик-Хик сказал себе, что человеку, обутому в городские ботинки, носки которых уже напоминали разинутую пасть крокодила, не стоит бродить по пиренейским склонам. Он решил было повернуть назад, но тут увидел дымок, поднимавшийся из-за густого перелеска, и направился туда. За деревьями открылся небольшой луг, посередине его стоял дом. Это жилище напоминало детский рисунок. Оно было квадратным, справа и слева от двери располагались окна. Двускатная крыша с трубой, сложенной из камня. У каждого человеческого жилья дым – свой. Осталь Касиана, например, извергал в небо клубы скотства и тайн, здесь же дым был благотворным: чистая и белая его струйка поднималась вверх, словно свеча. Дом окружала аккуратная стена, сложенная из сланца, подобно крыше. Эта ограда едва доходила до пояса взрослому человеку, то есть не представляла собой препятствие, а обозначала границу, словно заявляя: до нее расстилается дикое царство Пиренейских гор, но за ней все пространство принадлежит людям, и только им. В подтверждение этой истины за заграждением виднелось самое очевидное доказательство победы человека над природой – огородные грядки. На них трудился какой-то старик. Он разогнул спину и хрипловатым голосом что-то сказал гостю. Его слова показались Хик-Хику не столько приглашением, сколько приказом зайти внутрь ограды. Он подчинился, хотя и с опаской. Однако хозяин тут же предложил пришельцу зайти в осталь и угоститься винкаудом и козьим сыром. У старика другого имени не было, он так и звался – Старик.

Внутри гость увидел небольшую столовую, а в ней – женщину и мальчика. Все женщины, с которыми Хик-Хик имел дело до этого дня, воняли рыбой, а эта пахла розмариновым мылом. Лет ей было около сорока. Золотистые волосы цвета меда, долго стоявшего в стеклянной банке, и худое, крепкое тело. Звали незнакомку Майлис, а мальчика – Альбан. Выглядел мальчик довольно странно: из правого уголка его рта свисала ниточка слюны. Стоило малышу увидеть Хик-Хика, как он бросился к гостю, обнял за талию и крепко прижал правую щеку к его животу, словно хотел услышать, что творится у этого человека внутри. И повторял как заведенный на своем окситанском наречии: «Я тебя крепко люблю, крепко, крепко». В общем, мальчик был малахольный. Зато Хик-Хик сразу догадался, что ему довелось встретиться с необычной женщиной: на грубых деревянных полках стояли книги, в основном словари различных языков и учебники грамматики… Книги! В Пиренейских горах! Видеть здесь книги казалось не менее странным, чем на дне морском.

Майлис повелительным жестом направила в сторону гостя указательный палец и заявила, что он сможет у них пообедать, но при одном условии: сначала ему придется вымыть голову и позволить ей подстричь его лохмы. Хик-Хик сразу понял, что вся ее суть заключалась в этом указующем персте: перед ним стояла школьная учительница.

И тут вдруг мальчик посмотрел на гостя и спросил встревоженным голосом:

– Где моя лошадка?

Майлис объяснила, в чем дело: однажды мальчик покатался на жеребенке, и это принесло ему столько радости, что он мечтал снова поездить верхом. А после обеда произошло небольшое чудо: недуг ребенка и полудикая часть души Хик-Хика нашли общий язык. Гость усадил мальчика на колени и тихонько похлопывал его по спине с настойчивой и грубоватой нежностью гориллы, которая обнимает своего детеныша. Так они и сидели вместе некоторое время; Альбан шептал гостю: «Люблю, крепко…» – а Хик-Хик, чьи волосы теперь были чистыми и короткими, шептал ему на ушко: «В следующий раз я привезу тебе лошадку, лошадку…» А потом Майлис налила в таз горячей воды, вышла во двор и опустилась на колени в траву. Закатала рукава и сунула руки в воду, от которой поднимался легкий парок. Хик-Хик вышел за ней, уселся на каменную приступку у стены дома и стал наблюдать.