Дж. Р. Мёрингер - Нежный бар. История взросления, преодоления и любви

Вскоре после нашей поездки в Роухайд мама позвонила тете Рут спросить, не хочет ли Макгроу прийти поиграть со мной.

– Не отвечают – опять, – сказала она, вешая трубку. – Их же восемь человек в доме, как такое может быть?

Мы поехали к тете Рут и стали стучаться в двери. Прижимались носами к окнам. Никого. Когда мы вернулись к себе, мама позвонила в Манхассет – беспрецедентная расточительность! Пожалуй, это был первый междугородный звонок за всю историю нашей семьи. Коротко переговорив с бабушкой, мама дала отбой. Лицо ее было бледным.

– Они уехали, – сказала она.

– Что?

– Тетя Рут с детьми возвращается в Манхассет.

– Навсегда?

– Похоже на то.

– И когда они уехали?

– Я не знаю.

– Но почему ?

Пустое лицо.

Мы так и не узнали причины. Но, скорее всего, тетя Рут с дядей Гарри разругались, он вернулся обратно в Нью-Йорк, и она помчалась за ним. Но точно этого выяснить не удалось, потому что тетя Рут была не из тех, кто объясняется.

Без кузенов Аризона в одночасье превратилась для меня из рая в чистилище. Наступила невыносимая, пугающая жара, а до лета оставалось еще несколько месяцев. В «Фольксвагене» не было кондиционера, и когда мы с мамой ездили в магазин купить чего-нибудь прохладительного, на нас накатывали волны жара и до самого горизонта глаз не замечал никакого движения, кроме фонтанчиков пыли да редких клубков перекати-поля. На фотографии того времени, где я жду школьный автобус, я похож на первого человека на Марсе.

Чтобы немного отвлечься, мы с мамой по вечерам выбирались прокатиться. В Аризоне не было роскошных особняков, чтобы любоваться на них, и даже Шелтер-Рока. Просто ровная пустыня, без конца и края.

– Давай вернемся в Манхассет, – предложил я.

– Мы не можем, – сказала мама. – Мы все продали. Я ушла с работы. Теперь мы живем здесь .

Она огляделась и потрясла головой.

– Это наш… дом.

В субботу, помогая маме разбирать последние коробки с нашими пожитками, прибывшие от бабушки, я обнаружил двухфутовое приспособление синего цвета, похожее на поршень с двумя рукоятками на концах. Это был «Волшебный увеличитель груди», если верить надписи на упаковке. Я решил дать приспособлению шанс.

– Что такое ты делаешь? – спросила мама, увидев как я, раздевшись до пояса, сжимаю тренажер, стоя перед зеркалом.

– Увеличиваю грудь.

– Это для женщин, – сказала она. – Это не то увеличение , о котором ты подумал. Дай сюда.

Мама забрала у меня устройство и нахмурилась. По ее лицу я понял, что иногда представляю для мамы такую же загадку, как она для меня.

– Тебе скучно, да? – спросила мама.

Я отвел глаза.

– Давай съездим в ненастоящий город, – предложила она.

На входе в Роухайд мы поздоровались с механическими ковбоями. «Если не переправимся через Рио-Гранде до августа…» Зашли в салун, и мама купила два лимонада и пакет попкорна. В баре пахло пивом и сигарами, отчего мне сразу вспомнился «Диккенс». Интересно, были у них в последнее время перестрелки пирожными? Мы присели на скамейку под навесом салуна и стали передавать друг другу попкорн. Перед нами разразилась вооруженная стычка – прямо посреди улицы. Четверо парней сказали шерифу, что теперь это их город. Они грозили пистолетами. Шериф тоже. Выстрел. Шериф упал.

– Превосходство в числе, – заметила мама, – и в силе.

Когда мертвый шериф поднялся и стал отряхивать с себя пыль, мама повернулась ко мне. Есть идея, сказала она. Отправить меня в Манхассет на лето.

– Это единственный вариант, – объяснила мама. – Я не могу допустить, чтобы ты все лето просидел в одиночку в квартире. Пару часов после школы еще ладно, но ты не можешь сидеть один, день за днем, целых три месяца. А пока ты будешь в Манхассете, я возьму еще работу и постараюсь отложить денег на мебель.

– Но как же ты справишься без меня? – спросил я.

Она засмеялась, но тут поняла, что я не шучу.

– Все будет хорошо, – сказала мама. – Время пролетит незаметно, ты же будешь развлекаться, а я буду знать, что тебе хорошо и что ты с теми, кого любишь.

– Но откуда мы возьмем деньги на билет? – спросил я.

– Я заплачу кредиткой, потом разберусь.

Мы никогда не расставались больше чем на три дня, а теперь мама отсылала меня на целых три месяца? Я попытался воспротивиться, но вопрос, похоже, был закрыт. Наша демократия на двоих сменилась благонамеренной тиранией. Ну да ладно. Все равно я не смог бы убедительно притворяться, что перспектива провести лето с Макгроу и сестрами не радует меня. Я еще не стал столь изощренным лжецом.

В ночь перед моим отъездом, пока я спал, мама написала мне письмо, которое велела прочесть в самолете. Она писала, что я должен помогать бабушке и не ссориться с кузенами, что она станет скучать по мне, но в Манхассете мне будет лучше. «Я не могу позволить летний лагерь для тебя, – говорилось в письме, – поэтому считай Манхассет своим летним лагерем».

Никто из нас тогда не знал, что она отправляет меня в лагерь «Диккенс».

Прошло около двух недель с моего возвращения в Манхассет, когда это случилось. Я кидал резиновый мячик о стену гаража, представляя себя Томом Сивером, участвующим в турнире «Семерки», когда сквозь шум восторженной толпы – ветер, шелестящий в ветвях деревьев, – расслышал свое имя. Я поднял голову.

– Тебя не дозовешься, – сказал дядя Чарли. – Боже мой!

– Прости, – ответил я.

– Гильгамеш.

– Извини, что?

Он вздохнул и заговорил преувеличенно медленно, напирая на каждый слог еще сильней, чем обычно.

– Гильго. Бич. Хочешь поехать на Гильго-Бич?

– Кто?

– Ты.

– С кем?

– С твоим дядей. Да что с тобой такое?

– Ничего.

– Сколько тебе надо, чтобы собраться?

– Пять минут.

– Ответ неверный.

– Две?

Он кивнул.

В доме было пусто. Бабушка ушла за покупками, дед отправился прогуляться, а кузены, хоть и жили неподалеку, не показывались у нас из-за очередной ссоры между бабушкой и тетей Рут. Но можно ли мне ехать на пляж, никому не сказав? Мама много раз предупреждала, отправляя меня из Аризоны: никуда не ходи без разрешения. Вопрос похищения по-прежнему волновал ее, а бабушка частенько игнорировала мамины наставления. Вот только я не знал, что это мама с бабушкой попросили дядю Чарли чем-нибудь занять меня, потому что я слишком много сижу один и скучаю по маме. Они обратились к нему за помощью, предполагая, что он сам мне все объяснит. И не учли, что дядя Чарли, как тетя Рут, не склонен объясняться.

Я натянул плавки под шорты и сложил в пакет полотенце и банан, а потом уселся на крыльце, чтобы подумать. Но времени на раздумья не оставалось: дядя Чарли уже шел по газону в своей версии пляжного костюма – шляпа для гольфа под Бинга Кросби [15] Бинг Кросби (1903–1977) – американский певец и актер, один из самых популярных и коммерчески успешных в XX веке в США. Исполнитель песен, впоследствии становившихся джазовыми стандартами. , очки «Фостер Грант», джинсы. Он скользнул за руль своего массивного старого черного «Кадиллака», который недавно купил у одного из приятелей Стива. Дядя Чарли обожал эту машину. Я посмотрел, как он поворачивает зеркало – нежно, словно отводя прядку волос с лица любимой. Потом он поправил шляпу, прикурил «Мальборо» и завел мотор. Отпустил ручной тормоз, отчего «Кадиллак» вздрогнул. Время вышло. Я задержал дыхание и бросился бегом. Когда я распахнул пассажирскую дверь и нырнул внутрь, дядя Чарли подскочил от удивления и воскликнул: