Диана Кук - Новые Дебри

Разумеется, теперь их больше нет. Но не будем пока об этом.

Этот переход они стали называть Большим, потому что идти пришлось целый сезон и еще часть следующего, прежде чем удалось приблизиться к предгорьям самой первой из трех горных цепей, которые предстояло пересечь.

Во время Большого перехода они шагали по совершенно новым ландшафтам. Оказывались на лугах, пахнущих мускатным орехом после дождя. В долинах со стадами трубящих вапити и звуками утраченного мира. Дикими аналогами неотвязного, тоскливого свиста со стороны Нефтеперегонок – заводов за чертой Города. Попадали в окружение странно низких гор, где неровно выветренные пики соседствовали с пологими, мягко очерченными красноверхими холмами. Издалека некоторые из этих холмов напоминали многоярусные свадебные торты. Вблизи же оказывались всего лишь некогда прочными, а теперь рассыпающимися возвышениями. В траве, полосами растущей между ними, там и сям виднелись можжевельник и сосны.

По ночам звезды мерцали, сблизившись так тесно, что облако их света окутывало небо целиком. И смотрелось гораздо утешительнее, чем скупой охват Млечного Пути.

Они пересекали новые полынные моря, где единственным событием был дождь. В чем тут дело – во времени года или в климате, – они не знали. Мокрая полынь пахла лучше, чем когда бы то ни было. Даже лучше, чем прокаленная солнцем. Пахла чистотой, мылом и делала воздух вязким. Вспугнутые олени мчались прочь, прочь, прочь, потом останавливались и оглядывались. А увидев, как они стоят неподвижно, олени вновь срывались с места – прочь, прочь, прочь. Горизонт был недосягаем.

Они набрели на настоящую пустыню, или так им показалось. С мягкими засоленными песками, где они сбились с пути, когда солнце встало над головой, изменив светом текстуру поверхности земли. С пересохшими глинистыми ложами озер, плайями и характерным узором темных трещин. Раскаленный горизонт плыл перед их глазами, точно река из золота.

Целыми днями они брели среди растительности высотой по колено, вдоль соленых озер – иссохших, белых, подернутых коркой и потрескавшихся, вверх по длинным пологим склонам, затем вниз, и вид всюду был один и тот же: очередное пространство, занятое вперемешку бурой и зеленой полынью, белесой травой с метелками, каждое растение само по себе, обвившее само себя и только себя. Можно было пройти между кустами, не задев ни один из них. Сиротливый это был ландшафт.

Порой попадалось дерево – чахлое, но приметное, и Беа думала: « Бедолага ».

Склоны, по которым они брели, выглядели так, будто великан приподнял землю за переднюю кромку. Пласты земли полого возвышались и заканчивались обрывами. Достигнув верхнего края каждого из них, кочевники съезжали по откосу на дно очередной долины, которая казалась плоской, как лист бумаги. Лишь ощутив напряжение в икрах, они понимали, что вновь взбираются в гору.

Порой откосы оказывались настолько высокими, что приходилось спускаться, съезжать или скатываться на целые этажи каменистой почвы вниз, а иногда не превышали нескольких сотен футов, но людям казалось, что при каждом таком спуске они теряют только что набранную высоту. Рельеф с нулевой суммой. Но каждая следующая ночь на этом пути высоко над уровнем моря становилась холоднее предыдущей, и они понимали, что мало-помалу поднимаются к новым горам.

Шагали они в основном молча, настороженные неопределенностью пункта своего назначения и непривычностью земель, которые вели к нему. С каждым новым склоном, оставшимся позади, они видели все меньше и меньше растительности, и Беа не то чтобы ощущала, что ландшафт меняется, а, скорее, не могла отделаться от чувства, что он просто исчезает из-под ее ног и что вскоре под ними не останется ничего, почти ничего. Полынь и травы редели, пески становились все более рыхлыми, смещались под порывами ветра. С верхней точки каждого подъема казалось, что все дно долины шевелится, полное призрачных змей, скользящих между растениями. В необозримости этой земли их ненадежные глаза замечали скорее движение, чем присутствующую рядом с ним неподвижность. По ночам, когда они устраивали привал, им плохо спалось под пронизанным светом, деятельным небом.

В конце одного длинного дня с постепенным подъемом в гору они достигли вершины и увидели с нее очередную долину. Заметили далеко справа шлейф повисшей в воздухе пыли. А в голове пылевого облака – лошадей, может, с дюжину, стремительно и дружно скачущих через долину.

– Наверняка к воде, – сказал Глен.

– Подождем здесь и посмотрим, остановятся или нет, – отозвался Карл. – Вода нам всегда нужна, а тащиться ради нее семь дней не в ту сторону – не очень.

Они сели. Одни болтали свисающими с обрыва ногами, другие разлеглись в полыни. Сверху плаксиво покрикивал ястреб: « Прочь, прочь ». Карл и Глен стояли, прикрывая глаза сложенными козырьком ладонями, и следили за скачкой лошадей.

И когда те были уже на самом краю поля видимости, пыль остановилась, облако осело. Карл поднес к глазу зрительную трубу и заглянул в треснувший окуляр.

– Зеленое, – сказал он, целясь в точку на горизонте, где тени казались чуть темнее, чем вокруг. – Не очень далеко. – И он передал трубу Глену.

Спустившись в долину, они направились по следу лошадей и день спустя вышли к небольшому болотцу вокруг пульсирующего родника. Беа ужасно хотелось услышать ржание, увидеть, как кони задирают друг друга, или даже удостоиться высокомерного взгляда, каким умеют смотреть лишь лошади, но тех уже и след простыл. Там, где они стояли, чахлая травянистая поросль была примята или затоптана. На земле остались отпечатки диких копыт.

– Берите воду из самого родника, – предупредила Вэл. – Тупые кони здесь все засрали, – она скривилась.

Беа видела конский помет только один раз, на сухой земле далеко от воды. Она смотрела, с какой злостью, будто это в самом деле дерьмо, Вэл распинывает комья земли.

Взяв Агнес за руку, Беа повела ее в обход маленького, но живучего болотца. Они переступали через тонкие струйки, которые стремились куда-то к новым далям, но высыхали раньше, чем добирались туда. Из-под их ног выскочила лягушка, обе от неожиданности засмеялись.

– Лягушка! – крикнула остальным Беа, но никто не услышал. Лягушка поскакала прочь, поднимая брызги и кваканьем призывая сородичей, и вскоре затерялась в болотце, зеленом по краям и голубом от неба, отразившегося в самой сердцевине.

– Откуда оно взялось? – спросила Агнес.

Беа окинула взглядом травянистые кочки и полынь, буйные и неприветливые.

– По-моему, оно было здесь всегда, – сказала она.

Община бродила по щиколотку в вязкой грязи, мутила воду, передавала из рук в руки личные фляжки, мехи, несколько больших пузырей и бутылок, из которых пили все вместе, и наполняла их водой из родника. Они пили, снова набирали воду, потом стали рвать водяной кресс, буйно разросшийся по берегам. От внезапной влажности все размякли, стали сонливыми и вскоре улеглись всего в нескольких сотнях шагов от воды.