Тим Уинтон - Хижина пастыря

О ней могу сказать одно – она меня взбодрила. Я тут же натянул рюкзак и потопал дальше.

Солнце светило в глаза. Сначала идти было трудно, но скоро я поймал ритм. Меня окружало такое спокойствие… Ну вы понимаете. Тишина. Только звук шагов. Потом я перестал замечать и его. Я слышал лишь птиц. Сорочьи жаворонки. Их пение никогда не приедается. Напоминает о школе. О лавочке под директорским кабинетом. Я вечно там сидел. Эти маленькие птички храбрые, как бушрейнджер Нед Келли, честное слово. Парочка жаворонков, размером не больше ладони, залетала со школьного двора прямо на веранду, к лавочке. Они каждый раз меня навещали. Скакали у ног. Выпячивали грудь и ругались – то ли прогоняли, то ли просто ждали от меня какой-нибудь реакции. Мне стало радостно от одних только воспоминаний.

По словам мамы, я относился бы к школе по-другому, если б хоть чуток старался. Может, я и правда ни черта не понимал, как говорили учителя. У меня тогда не было никаких убеждений, я не представлял, к чему прислушиваться. Не видел в уроках смысла, они казались мне сплошным бредом. Я не помню ни одного умного человека за все годы учебы, но повторяю – я не особо вникал. И вот дела, теперь я капельку скучаю по школе. Никогда не думал, что скажу такое. Я не знал, кто я и на что способен. Вел себя хреново, по-другому не умел. Ко мне постоянно относились по-скотски, каждый божий день, а в подобной ситуации рано или поздно понимаешь – нужно поступать с другими так же. В общем, к четвертому классу дети меня боялись. И мне это нравилось. Ко времени перехода в старшую школу Долли-Дистрикт я уже считался психом. Что совершенно меня устраивало.

Я бросил учебу в прошлом ноябре. Пару раз приходили какие-то типы, искали меня. Но скоро уже весь район знал о мамином раке. Так что меня больше не трогали. Может, старик шепнул пару слов копу. В школе наверняка вздохнули спокойно. Учителям со мной было несладко. Характер и все такое. Замашки малолетнего преступника, понимаешь ли.

Мне дали кличку Джекси Конина. Смешно, видите ли. Я оценил. И позаботился о том, чтобы каждая сука, которая так меня называла, дорого заплатила за свои слова. Без скидок, исключений, залогов и возвратов.

Конину я, между прочим, пробовал. Нормально. Городские теперь такие неженки, что даже кенгуру есть не могут. Скоро они все поголовно станут вегетарианцами – и вот тогда обрыдаются. Им прямая дорога назад в обезьяны.

Даже если твой старик известный идиот, ты не обязан всю жизнь носить то же клеймо. Я не виноват в том, что Капитан тронулся мозгами. Мама винила в этом сначала карты. Потом – компьютер и онлайн казино. Будто сам Кэп тут ни при чем. Слушать тошно. Когда я лупил очередного пацана, то защищал не Капитана. Еще чего! Я защищал себя.

Учителям надоело. Они пригласили мозгоправа из Перта. Я думал, приедет мужик в белом халате, оказалась девица в крошечном платье. Ее интересовало, нравится ли мне бить детей. Я ответил утвердительно – чтобы ее пронять. Она покраснела вся, даже на груди. Милая была девица, только не представляла, что чувствует человек, над которым смеется весь город. А может, мне и правда нравилось мочить пацанов. Особенно тех, кто распускал язык. Нравилось смотреть, как они валятся на спину и ловят ртом воздух. Девица спросила, не одиноко ли мне, нет ли проблем дома. Вот же гений, господи! Я ответил – все нормально, я в полном порядке, – и она поверила. По крайней мере, второй раз не приехала. После этого меня начали еще чаще оставлять после уроков. Несколько раз не допускали до занятий вообще, временно исключали. Задерживаться после уроков я любил. Мог бы руку себе отгрызть, лишь бы сидеть весь день на веранде, смотреть на флагшток и наблюдать за маленькими драчливыми жаворонками. Безопаснее, чем дома, намекну я вам.

В начальной школе я жил неплохо, у меня имелся приятель. Кенни Чен. Его старики держали китайскую забегаловку рядом с пабом. Кенни был маленьким и четырехглазым, но умным. Разговаривал с подковыркой, двусмысленно. Например, отпускал шуточки без улыбки. Любил съязвить, да. Дети говорили, будто Кенни считает себя выше других. Бред. С чего бы мелкому рисоеду так думать?

Мне же казалось, что дети относятся к Кенни Чену паршиво. Поэтому я вертелся вокруг него, по-дружески. Звал погонять мяч и все такое. Тех, кто проявлял к Кенни неуважение, я вырубал с особой жестокостью. И он сделался неприкасаемым, о да… С каждым днем Кенни Чен будто прибавлял в росте и все больше превращался в австралийца. А потом вдруг начал вести себя странно. Даже я решил, что он зарывается. Кенни стал просиживать все перемены в библиотеках. При встрече на улице он даже не смотрел в мою сторону. Я гадал – может, предки Кенни меня не одобряют? Или он принял меня за гея? Азиаты же не любят голубых. Как-то раз на стадионе я хотел обнять Кенни, чисто по-приятельски, а он шарахнулся. Будто я его сейчас ударю. Меня это немножко обидело. В общем, после того я держался подальше, но все равно за ним присматривал. Я человек преданный, так уж устроен. Мало кто понимает, что это значит. Если уж я чему-то отдаюсь, то целиком. Раз и навсегда.

Как бы там ни было, однажды Чены без предупреждения уехали из города. Не знаю почему. Лучше бы Кенни остался. К старшей школе мы бы стали Кониной и Собачатиной. Командовали бы и куролесили вместе, как два супергероя-неудачника. И не пришлось бы мне делать это самому, в одиночку.

В старшую школу я ездил на рейсовом автобусе, в Долли. Меня там будто ждали. Каждый дебил в округе мечтал со мной подраться, даже аборигены. Мать твою, до чего ж они бешеные! Крупным я никогда не был, зато был боевым. Никто не мог сделать со мной такого, чего еще не сделал Гондон, поэтому я никого не боялся. Не отказывал ни одному козлу, который нарывался на ссору. Дрался яростно и жестко, не давал противнику времени на подготовку. Один парень доставал меня целую неделю. Не в лицо, но слухи доходили. Трент Бислей. Ох и здоровый пацан, как мужик, с бакенбардами. Папаша его круто торговал зерном. Однажды я ухватил этого Трента за горло, когда он вышел из спортзала. Голос к придурку вернулся только через два дня.

На самом деле я вел себя так не постоянно. И был не таким, каким меня считали. С учительской машиной все получилось нечаянно. А история про арбалет – вообще выдумка. Люди любят сочинять. Да, я давал учителям прикурить, молол языком, только не со зла. В основном для смеха. И я уверен, что в глубине души некоторые преподы это одобряли, считали мою болтологию смешной. Сразу после похорон за мной опять прислали ищеек. Видимо, соскучились и решили меня вернуть.

Только я не вернусь. Немного жаль, сам не знаю почему. Так странно плестись по мульге и думать о школе. Наверное, птицы виноваты. И спокойствие вокруг.