Джонатан Сафран Фоер - Жутко громко и запредельно близко

Я попробовал вставить мой ключ в замочную скважину, но вставился только самый кончик. Я увидел устройство с кнопками для квартир и нажал на кнопку квартиры А. Блэка с номером 9Е. Никто не ответил. Я снова нажал. Ничего. Я нажал на кнопку и держал ее пятнадцать секунд. Опять ничего. Я сел на пол и подумал, что вряд ли буду считаться плаксой, если немного пореву в подъезде жилого дома в Короне [35] Жилой район в Квинсе. .

«Ну, ладно, ладно, – сказал голос из динамика. – Раззвонились». Я аж подпрыгнул. «Здравствуйте, – сказал я, – меня зовут Оскар Шелл». – «Что ты хочешь?» Голос звучал раздраженно, хотя я ничего плохого не сделал. «Вы знали Томаса Шелла?» – «Нет». – «Вы уверены?» – «Да». – «Вы знаете что-нибудь про ключ?» – «Что ты хочешь?» – «Я ничего плохого не сделал». – «Что ты хочешь?» – «Я нашел ключ, – сказал я. – И он был в конверте с вашим именем». – «Аарон Блэк?» – «Нет, просто Блэк». – «Это расхожая фамилия». – «Я знаю». – «И к тому же цвет». – «Само собой». – «Всего хорошего», – произнес голос. «Но я только хочу узнать про ключ». – «Всего хорошего». – «Но…» – «Всего хорошего». Разочарование № 2.

Я сел на пол и заревел в подъезде жилого дома в Короне. Мне захотелось нажать сразу на все кнопки и обругать всех, кто жил в этом дебильном доме. Мне захотелось наставить себе синяков. Я встал и снова нажал на 9Е. На этот раз голос отозвался мгновенно. «Что. Ты. Хочешь?» Я сказал: «Томас Шелл был моим папой». – «И что?» – « Был . Не есть . Он мертв». Голос ничего не сказал, но я знал, что наверху продолжают жать на кнопку «Говорите», потому что оттуда доносились гудки, и стекла позвякивали от ветра, который и меня обдувал. Он спросил: «Сколько тебе лет?» Я сказал семь, потому что хотел получше его разжалобить, чтобы он мне помог. Ложь № 34. «Мой папа мертв», – сказал я. «Мертв?» – «Бездыханен». Он ничего не сказал. Я опять услышал гудки. Мы стояли лицом к лицу, только с разницей в девять этажей. Наконец, он сказал: «Он, должно быть, молодым умер». – «Ага». – «Сколько ему было?» – «Сорок». – «Совсем молодой» – «Да». – «Могу я спросить, от чего?»

Мне не хотелось об этом говорить, но я вспомнил данное себе обещание и поэтому рассказал все. Я опять услышал гудки и удивился, как у него не устает палец. Он сказал: «Если ты поднимешься, я посмотрю на этот ключ». – «Я не могу подняться». – «Почему не можешь?» – «Потому что вы на девятом этаже, а я так высоко не поднимаюсь». – «Почему нет?» – «Это небезопасно». – «Здесь совершенно безопасно». – «Пока что-нибудь не произойдет». – «Ничего тут с тобой не произойдет». – «Это правило». – «Я бы и сам спустился, – сказал он, – но не могу». – «Почему не можете?» – «Я очень болен». – «А мой папа мертв». – «Я подключен к аппаратам. До домофона – и то с трудом добрался». Если бы можно было все повторить, я бы все повторил по-другому. Но ничего повторить нельзя. Я слышал, как голос говорит: «Алло? Алло? Пожалуйста». Я просунул под дверь подъезда свою визитку и припустил со всех ног.

Абби Блэк жила в квартире № 1 особнячка на улице Бедфорд. На то, чтобы до него дойти, у меня ушло два часа и двадцать три минуты, и рука, которой я тряс тамбурин, буквально отваливалась. Небольшая табличка над входной дверью извещала, что раньше в этом доме проживал поэт Эдна Сент-Винсент Миллей и что это был самый узкий дом в Нью-Йорке. Я не знал, был ли Эдна Сент-Винсент Миллей поэт-мужчина или поэт-женщина. Я попробовал вставить в скважину ключ, и он вошел наполовину, но потом застрял. Я постучал. Никто не ответил, хотя я слышал, что за дверью разговаривают, и понимал, что квартира № 1 должна быть на первом этаже, поэтому постучал снова. Придется их доставать, раз это необходимо.

Женщина приоткрыла дверь и сказала: «Я тебя слушаю». Она была запредельно красивая, и лицо, как у мамы (казалось, что оно улыбается, хоть она и не улыбалась), и громадные сиськи. Мне особенно понравилось, как ее сережки иногда стукаются о шею. Я вдруг даже пожалел, что не принес ей никакого изобретения и что поэтому у нее нет повода меня полюбить. Пусть бы даже какую-нибудь чепуху, вроде фосфористой брошки.

«Здрасьте». – «Здравствуй». – «Вы Абби Блэк?» – «Да». – «Я Оскар Шелл». – «Здравствуй». – «Здрасьте». Я сказал: «Вам, конечно, постоянно об этом говорят, но если посмотреть в словаре на слово «запредельная красота», там будет ваше фото». Она немного раскололась и сказала: «Мне никогда об этом не говорят». – «Спорим, что говорят». Она раскололась сильнее. «Не говорят». – «Значит, вы с кем-то не тем общаетесь». – «Тут ты, похоже, прав». – «Потому что вы запредельно красивая».

Она приоткрыла дверь пошире. Я спросил: «Вы знали Томаса Шелла?» – «Кого?» – «Томаса Шелла?» Она задумалась. Я задумался, почему ей понадобилось задуматься. «Нет». – «Вы уверены?» – «Да». В том, как она сказала, что уверена, была какая-то неуверенность, и я подумал, что, возможно, она хочет что-то скрыть. Интересно, что? Я протянул ей конверт и сказал: «Вам это ни о чем не напоминает?» Она на него долго смотрела. «Кажется, нет. А должно?» – «Только если напоминает», – сказал я. «Нет», – сказала она. Я ей не поверил.

«Ничего, если я войду?» – спросил я. «Сейчас это не очень кстати». – «Почему нет?» – «Мне нужно кое-что доделать». – «Что доделать?» – «Разве я обязана давать тебе отчет?» – «Это риторический вопрос?» – «Да». – «Вы работаете?» – «Да». – «Кем?» – «Я эпидемиолог». – «Изучаете болезни». – «Да». – «Обалдеть». – «Послушай, я не знаю, зачем ты пришел, но если из-за конверта, то совершенно точно не смогу тебе помочь». – «Я жутко пить хочу», – сказал я, дотрагиваясь до горла, потому что это универсальный знак жажды. «Здесь прямо за углом магазин». – «Вообще-то, у меня диабет, и мне сахар нужен до зарезу». Ложь № 35. «Ты хочешь сказать позарез». – «Ну, типа».

Я врал не потому, что хотел, и не потому, что верил, будто про будущее можно узнать до того, как оно произойдет, – мне просто приспичило попасть к ней в квартиру. Чтобы искупить обман, я дал себе слово, что как только получу прибавку к своим карманным расходам, тут же сделаю взнос на нужды тех, кто по-настоящему страдает диабетом. Она шумно вздохнула – ну, типа, запредельно раздражена, – но, с другой стороны, не сказала, чтобы я уходил. Мужской голос прокричал что-то изнутри квартиры. «Апельсиновый сок будешь?» – спросила она. «А кофе у вас есть?» – «Идем», – сказала она и пошла внутрь. «А немолочные сливки?»

Я шел и осматривался по дороге, и всюду была чистота и порядок. На стенах висели чумовые фотки, и на одной была афроамериканка с голой ПЗ, отчего я закомплексовал. «А где подушки от этого дивана?» – «Он без подушек». – «А это что?» – «Ты про картину?» – «У вас чем-то вкусненьким пахнет». Мужчина в другой комнате опять позвал, на этот раз жутко громко, почти отчаянно, но она не прореагировала, как будто не слышала, или ей было все равно.