Юкка Бем - Плюшевая девочка

Все одно и то же. Так проходили дни.

Между тем необходимо добавить, что иногда я читала. Всякую чушь про вампиров и фэнтези. Иногда история захватывала и надо было дочитать прям сейчас.

Но только иногда.

Мне довольно быстро надоедало, и я начинала думать о телефоне. Начинала размышлять, что случилось в мире. Мир – с обратной стороны экрана, просто кликни. Хотя он до краев полон всякой тупости, не могу удержаться и не глянуть, что за бред сейчас происходит.

А сколько раз в день я хватаю телефон, чтобы посмотреть видеоклипы, фотки других людей и проверить, какого они обо мне мнения?

Я не хочу знать. Но чем еще заняться?

Я перелистывала страницы, и мне казалось, что я выпадаю из реальности и понятия не имею, что вокруг происходит. Поэтому я и прибегаю к любезной помощи телефона, оставаясь в курсе всего важного и неважного.

В этом отношении я уступаю папе. Он много читает. Он проглатывает книги. Книги, газеты и рекламу. Все, что попадает ему в руки.

Когда приходит почта и газеты, его физиономия пропадает в них сразу после работы. Папа желает быть окруженным словами. Они дарят ему ощущение как бы безопасности. Не знаю, от чего.

Дорогой Гав, прекрасные братцы лисы, милая Цыпа. Мой рассказ не продвигается. Вы по-прежнему не знаете, что со мной приключилось за последнее время.

Наверное, мне нужно вам рассказать. Хотя… Может быть, уберечь вас от подробностей…

Ну ладно. Сделаем так: я вас по очереди потискаю и потом все потихоньку расскажу.

В конце лета Лила позвала меня в город. Это было вовремя, потому что мне все надоело.

Я подумала, что часто соглашаюсь чересчур легко. Однако это не касается случаев, когда предложение поступает от какого-либо члена семьи.

Мы встретились у библиотеки, там, где такой жуткий памятник [8] Скорее всего, речь идет о памятнике учительнице Хельви Хонка перед входом в городскую библиотеку города Коуволы. На гранитном постаменте возвышается бронзовая фигура пожилой женщины в скромном платье. . Высеченная из камня женщина. Как настоящая, просто застыла на месте. Я потрогала ее пальцем просто чтобы удостовериться, что она не живая.

Нас с Лилой объединяет то, что мы учимся в одном классе. Лила ничем не занимается, а я раз в неделю хожу в художественную школу. Это довольно мало. В нашем классе есть пара футболистов, один прыгун с трамплина и лучник, и у них никогда нет свободного времени. Так же, как и у их родителей, наверное, потому что они их возят. Спортсмены ездят только на тренировки, но почти каждый вечер.

Иногда я рисую дома. У меня есть тетрадь, в которой я рисую животных, женские лица и фантастические прически. Непременно рисую комнаты и мебель, и целые дома. Такие, в которых я буду жить, когда уеду из дома.

Животные, которых я рисую, больше похожи на мультяшных, чем на настоящих. Но не диснеевских все-таки, а из манги. Большие головы и глаза, маленькие лапы и туловища.

Лила хотела сначала пойти в кафе на площади. Там часто бывает компания мальчиков из нашей школы, а Лила влюблена в одного из них. В Сантери, которого называют Санте. Несмотря на дурацкое уменьшительное имя, он довольно милый. По крайней мере я не слышала от него ни одной глупости в мой адрес или в адрес других, а это уже неплохо.

Мальчики собрались у столика под навесом. Они пили кофе из бумажных стаканчиков и коротали время за картами. Они пригласили нас к своему столику, мы тоже стали играть, хотя кто-то выразил сомнения в наших способностях.

В этой игре считается, что хорошо быть засранцем. Я не играла в нее долгое время. Нужно было избавляться от карт, разрешалось прибегать ко лжи, на самом деле, нужно было прибегать, потому что иначе становилось скучно.

На самом деле я умела играть хорошо. Была асом и в засранстве, и во лжи.

Мне удавалось называть карты как угодно, не выдавая себя ни выражением лица, ни глупым хихиканьем. У Лилы же, напротив, по глазам было видно, что она кладет на стол не ту карту, которую заявила.

Мы играли довольно долго, в течение многих стаканчиков кофе, до тех пор, пока мальчикам на приспичило идти в другое место. Наверное, на какую-нибудь заправку. Очевидно, дополнительно заправиться кофеином.

Они начали заводить свои мопеды на парковке, дожидаясь рычания моторов и вони выхлопных газов. Если во время этого безобразия они не привлекали осуждающих взглядов, то считали, что их жизнь прошла зря.

У Лилы было дело к Сантери. Все уехали, но Лила стояла перед мопедом Сантери, а тот газовал на месте в знак того, что хотел бы уже оказаться в другом месте. Лила держалась за руль и что-то объясняла. Не знаю что, потому что я стояла поодаль, у фонтана. Я увидела, как быстро Лила села позади Сантери, обвила его руками и затем они исчезли из виду.

Лила уехала, и я осталась одна посреди площади. Такая же популярная как свежая чаячья какашка. Я размышляла, следует ли мне обидеться. Я не очень-то умела дуться. Это как-то по-детски, хотя я видела, что и взрослые увлекаются этим.

Я в совершенстве изучила, когда мама и папа начинают игру в молчанку, хотя они в принципе разговаривают друг с другом довольно мало. В период взаимных оскорблений их лица ничего не выражают, а потом от мамы можно услышать такие слова:

«Эмилия, можешь передать папе, чтобы он купил молоко?»

Сам папа при этом рядом, он, естественно, слышит мамину просьбу, и мне нет необходимости ее передавать.

Я подумала, что Лила скоро вернется, что Сантери прокатит ее только вокруг квартала, но когда они не появились, поняла, что вечер окончен.

Да. И вправду окончен. Лила не вернулась.

Я пошла бродить по городу, и, следует признать, мне было обидно.

Я это достаточно ясно сказала?

Если нет, то скажу сейчас: да бл…ь.

Обычно я не употребляю слово на букву «б», при родителях точно нет. Они наверняка даже не поверят, что я ругаюсь. У нас дома правило – нельзя ругаться, только маме можно, когда она в плохом настроении. Правило также гласит, что ей нельзя делать замечания по этому поводу. Это так же плохо, как ругаться самому.

День клонился к ночи. Во все места набивались люди и доносилась пьяная речь. Болтовня и громкий смех. Мужчины в шортах выше колен и женщины в изящных летних платьях и не очень подходящих вызывающих босоножках.

Жаркая ночь была полна влажных ртов, объятий, дымящихся сигарет и прилипших к коже рубашек.

Гитаристы и гармонисты с инструментами вылезли из своих укрытий на сцену. В стойлах террас их ждала публика, которая не сбежит.

На сцене, установленной на пешеходной улице, распиливали надвое женщину. Из публики вызывался доброволец, его клали на два стула, затем стулья раздвигали, а он не падал.