Анна Пивковская - Франтишка

– Эй, зеленоглазая, хочешь ещё пончик?

Франтишка отказалась, поблагодарив, но ей было очень лестно. Ей нравилось обращать на себя внимание в приятных обстоятельствах. Мама даже когда-то, шутя, укоряла её в легкомыслии. Мама! К девочке вновь вернулись грустные мысли, и она поскорее прочитала следующее стихотворение Сапфо. Читала с волнением:

После прочтения этого стихотворения Франтишка уже точно знала, что Сапфо – её любимая поэтесса. Ей показалось, будто эти слова говорила ей мама! Мама тоже не отдала бы Франтишку ни за какие миллионы! И не раз это повторяла. По возвращении домой, в рамках сотрудничества и чтобы поблагодарить за стихи, Франтишка сказала бабине, что Сапфо стала её любимой поэтессой.

– А скольких поэтесс ты знаешь, Франтишка?

– Двух, – ответила правду Франтишка и снова обиделась. В вопросе бабини, пусть даже невинном, было что-то такое, что её задело.

День не предвещал ничего необычного. У Франтишки было чудесное настроение, тем более что за окном шёл дождь. Она очень любила дождливые дни ранней осенью, когда погода стояла ещё теплая, а город, покрытый тонким слоем дождя, в такие дни блестел как отполированный. Она смотрела, как с деревьев медленно и лениво опадали пожелтевшие, с лёгким красным налётом, листья – словно не желали мириться с окончанием лета. Один из них приклеился к стеклу, и Франтишка наблюдала за его движением – он был похож на огромную бабочку, попавшую в ветряную ловушку, и будто бы заглядывал в класс. Чем дольше девочка думала о поэзии, тем больше стихов приходило ей в голову: они как будто прятались в глубинах памяти и сейчас возвращались оттуда на её зов. Иногда это были её собственные стихи, тогда она тут же их записывала. Но чаще всего вспоминались какие-то другие, чужие запомнившиеся отрывки, неизвестно кому принадлежащие и кем написанные. Эти кусочки стихотворений или песен Франтишка называла бездомными и не могла понять, откуда они взялись в её голове. Она точно не учила их наизусть. Они там попросту были! Хотя как-то раз мама сказала Веронике, что у Франтишки талант к запоминанию всего, что рифмуется. Вот и сейчас, наблюдая за листом и сравнивая его с бабочкой, она припомнила себе фрагмент стихотворения, вернее, песенки, которую, кажется, однажды услышала по радио:

Тот мотылек, пожалуй, видит острей чем мы, и он нас краше! Я не могла тогда предвидеть, что так сердца сияют наши…

Засмотревшись в окно, некоторое время девочка позволяла этим волшебным словам себя баюкать, совершенно не обращая внимания на то, что происходит в классе. В такие дни, как сегодня, даже учителя казались более снисходительными, немного сонными и приходили в класс с кружками кофе, повторяя что-то о низком давлении. Но вскоре стало известно, что это было не что иное, как затишье перед бурей. Неожиданно открылась дверь, и в класс вошла пани директор. Пани директор была очень энергичной особой и учителем философии. На её уроках можно было задаваться вопросом о смысле жизни или о том, кто сотворил мир. И все до одного, конечно, страшно горячились. Пани директор любила заглядывать в класс, чтобы, например, проверить, все ли одели сменную обувь. Если все были молодцы, её лицо становилось таинственным и она начинала вытаскивать шоколадные батончики. Но сегодня она пришла не для того, чтобы раздать шоколадки, наставления или чтобы учить философии. Как ни в чём ни бывало пани директор вела за руку абсолютно чёрную девочку!

По классу пронёсся шёпот. Девочка была довольно высокой, худой, длинноногой и длиннорукой. Её кудрявые волосы, заплетённые в две толстые косы, блестели чернотой.

– Это Сорайя Рандайе, – сказала пани директор, – и с сегодняшнего дня она будет учиться в вашем классе. Сорайя впервые приехала к нам в начале августе и едва говорит по-польски. Зато она хорошо говорит по-английски, так как несколько лет прожила в Англии. Я надеюсь, вы поможете ей быстро научиться говорить на нашем языке и сделаете всё, чтобы Сорайя чувствовала себя в нашей школе по-настоящему комфортно. Сорайя, садись за парту у окна.

Сорайя села, и пани директор ушла. Что тут началось! Все глазели на Сорайю, будто она была пришельцем с иной планеты. Франтишке было стыдно за свой класс, но и ей пришлось признать, что девочка на самом деле была необыкновенной. На ней была красивая красная юбка и бусы такого же цвета – цвета красной глинистой земли, сожжённой солнцем. Франтишка видела такой оттенок на картинах средневековых художников и в фильме «Из Африки». Сорайя ей очень нравилась, и Франтишка решила, что в красных тонах, с гордо поднятой головой она похожа на мифическую королеву Сабейского царства. Но, видно, не всем так казалось. Когда учительница польского попросила класс взять листы бумаги и попробовать нарисовать мифическое чудовище Минотавра (сегодня обсуждались лабиринт, Тесей и Ариадна), по классу пробежал шёпот, а Франтишка услышала хихиканье с парты Моники Ольбромской-Пеж. Затем Моника прошептала Ромке:

– Может, тогда нарисуем эту Сорайю?

Франтишку бросило сначала в холод, потом в жар. Ведь Монику все слышали! Франтишка посмотрела на Сорайю и сразу поняла, что девочка тоже услышала. Но ещё хуже было то, что Сорайя всё поняла. Пани упрекнула Монику, но Франтишке показалось, что недостаточно. Ситуация была трудной. А если бы учитель подняла крик? Тогда Соайя могла бы почувствовать себя ещё хуже. Франтишка не понимала поведения Моники. Ведь в школе были дети разных национальностей из разных стран. Хрупкая японка Лиан и китаянка Шу-Ман. Был кореец и мальчик из Вьетнама. А ещё девочка из Тибета с красивым именем Лодрома и чеченка Эриза. Все, однако, хотя бы чуть-чуть говорили по-польски и никто – Франтишка тотчас устыдилась своих мыслей – никто из них не был таким чёрным! На перемене Франтишка подошла к Сорайе и начала с ней говорить. Сорайя вела себя очень настороженно и отвечала только «да» и «нет». Когда к ним подошли Мачей, Мартин, Фиона и Кася, девочка заметно оробела. По её поведению было видно, что причиной не была застенчивость. Франтишка взяла Сорайю за руку и на следующем уроке посадила рядом с собой. Так прошли география и биология. Учителя задавали Сорайе по одному или два вопроса, но поняв, что ей трудно говорить по-польски, переставали её мучить. Тем более, что Моника с подружками прыскали со смеху всякий раз, когда Сорайя неправильно произносила слова.