Cristiano Parafioriti - От Любви И Разбойников

Когда я переезжал на автобусе из аэропорта на вокзал, рядом со мной промелькнул монумент в память о резне в Капачи.

Какая бесконечная печаль! Горькая стела, возведенная в память о неизъяснимой боли, кровавом пятне в истории острова, забитого мафией.

После долгого путешествия на поезде по побережью Тирренского моря в направлении Мессины, я вышел на остановке Святой Агаты в Милителло, где меня ждали мои друзья. Вот мы и въехали на одну из многочисленных улиц, ведущих на Неброди.

Я видел, как моя страна устало цеплялась за гору, и, после быстрого перекуса, я заснул, на этот раз безмятежно, убаюкиваемый воздухом бледной весны, что все еще пыталась парить в воздухе, там, на Галати Мамертино в Сицилии.

В пять часов по полудню мать нарушила мой отдых, побеспокоив меня соблазнительным горячим кофе. Она знала о моем желание увидеть площадь и старых друзей после многих месяцев, проведенных более чем за тысячу семьсот километров. Мне сорок лет, двадцать из которых прошли на севере, полжизни, что равно в действительности целой.

Кофеин тут же привел меня в движение. В шесть я вышел на площадь. Прогуливаясь по старому району, я испытывал сладостное чувство, будто листал альбом воспоминаний, чувствуя, как в груди сжимается мое сердце. Все прошло. Там, на улице Пилери, остались только камни домов, а здесь, на дне моего сердца, лежат валуны, гораздо более тяжелые, чем память.

Калоджеро Бау первый сельчанин, которого я встретил. Я не смог отказаться выпить с ним еще кофе в баре Чик-Чио. Он рассказал мне о своих детях и особенно о Илении, старшей, она по телефону рассказала своему отцу, что осталась очень взволнована после прочтения моих рассказов. Затем он начал рассказывать мне о своей работе в архиве и о том, как со временем увлекся чтением старых записей о рождении и смерти, в частности о конкретных записях про исчезнувшие фамилии или, как он сказал мне о «древних вещах».

Никогда бы не подумал, что Калоджеро Бау может развить во мне такое любопытство. Хороший человек, без тени сомнения, скромный, симпатичный, но, конечно, никогда не казался мне тем, с кем можно касаться таких специфических и конкретных тем. Наоборот, он невероятно меня заинтриговал. Я даже согласился снова вдохнуть пассивный дым его очередной сигареты, и, выйдя из бара, мы сделали пару шагов по площади Святого Джакомо. На мгновение я мельком увидел, как мой отец сидит в центре Мастеров-Ремесленников и читает «Вестник Юга». Именно в это короткое мгновение я действительно ощутил себя дома. Калоджеро Бау снова рассказывал мне об архиве. В действительности, он не мог рассказать мне ничего другого, но не изменил во мне жгучего любопытства и желания ознакомиться с бумагами, о которых он мне повествовал. С сумерками я забрал отца после его последних вечерних дел, и мы вместе в обнимку пошли домой. Недалеко от двери, благодаря ясному небу, на меня нахлынуло неудержимое желание отправиться к горе Рафа.

Оттуда панорама не имеет себе равных в любое время дня, но вечер на Рафе чистая поэзия! На закате, солнце уступает место луне и звездам, и, тем не менее, прежде чем умереть, ему удается придать вид на Тиррено и Эолие стоящие в отдалении. Казалось, что острова, вот-вот поглотят воды, но их никогда не затапливало. Они пребывают в вечном равновесии, как бы охраняемые небесным заветом, что поместил их туда навсегда. Действительно, я знаю, правду, эти острова мы, изгнанные дети этой земли, теперь оторванные от нее. Так близко к сердцу, но так далеко от тела, мы можем прикасаться друг к другу иногда, только время от времени. Почему так случилось, что в один прекрасный день, мы как изгнанники, отрезаны от наших корней, несправедливость судьбы, что осуждает землю и ее детей, вот уже по крайней мере два столетия.

Темная воля, полностью предназначенная для зла, она превращает нас в острова изгнанников.

На север, в Германию, в США, в Австралию. Маленькие, большие острова детей, украденных у их материнского Острова.

Архипелаг одиночества.

Я уверен, что однажды я открою секрет, почему тот же самый сорт кофе, который пьют на юге, вводит в ваше тело дозу кофеина, которая кажется тройной по сравнению с дозой кофеина в Ломбардии. Это вода, это воздух, это какое-то странное психологическое подсознание, но эффект от глотка сравни ведру с ледяной водой, внезапно ударившей в лицо.

Калоджеро Бау соблюдал пунктуальность. Привычный кофе и обычная сигарета, после чего мы направились в сторону архива. Во время короткого путешествия вдалеке показалась падающая церковь Трунгали, она вернула меня в кошмар вчерашнего дня. Все казалось настолько реальным, что, как только я вспомнил, меня охватил озноб страха.

Архивы располагались в холодном и сыром подвале; не думаю, что с того времени многое изменилось. Солнце никогда не попадает и находится практически на окраине города. Я не завидую тем, кто там работает, и не завидовал им тогда. По крайней мере, тогда я встретил ожидающего меня Бастиано Монтанья, помимо всего, мой давний и близкий друг, оказался сотрудником офиса. Мы сердечно поприветствовали друг друга, он уже знал о моем приезде и, поговорив о былых временах, отвел меня в комнату, где хранились самые старые бумаги девятнадцатого века. Там хранятся свидетельства о рождении и смерти, журналы регистрации браков, различные другие отдельные листы и множество упаковок. Говоря техническим термином, официальные регистры почти, все в виде типографских размеров, типичного формата для той эпохи. Скрепленные из расчета по одной на каждую сторону корреспонденции, год отсчета каждого регистра написан на фасаде синим карандашом.

Я сел и стал листать дела и документы. Почти все они состояли из заранее напечатанной основы, а переменные части заполнялись вручную. Я взял наугад 1856 год. Курсив письма показался мне гармоничным, я сразу понял, что те, кто составлял личные документы, изучали правописание в школе, в ту эпоху достойно роскоши синьоров. Фактически, из подписей, поставленных под документами, я обнаружил, что тогдашний мэр, еще выполнял и роль офицера по актам гражданского состояния, составлял реестры. Я уже знал, что в то время мой Галати назывался «Галати» без приставки «Мамертино», ее присвоили в 1912 1 году, но я не знал, что она принадлежит району Патти. Совсем не плохо. Вместо этого я наткнулся на приятные диковинки. Я обнаружил, что в городе частично сохранились те же кварталы, что и сейчас, некоторые фамилии еще не получили широкое распространение, а другие со временем потерялись; я прочитал о наличии особенно плодотворного текстильного сектора, настолько распространенного, что многие женщины в рубрике «профессия» фактически записаны «прядильщицами».