Мари-Бернадетт Дюпюи - Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея

– Наверное, вышла замуж и поэтому уехала?

– Нет, Жюстен. Моей крошке Элизабет пришлось сбежать из замка. Это было еще в апреле, и с ней уехали Бонни, мой сын Жан и, конечно, жених, Ричард Джонсон. Свадьбу планировали в июле, но Элизабет больше не могла находиться в одном доме с Ларошем.

– Почему? Он как-то ее притеснял? Никогда не забуду то утро, когда он отстегал ее кнутом!

– Погоди, дети возвращаются!

Жиль и Лоран, смеясь, скакали на одной ножке. Жюстен наблюдал за ними с тяжелым сердцем. Братья были коротко острижены, лица – беззаботные, и оба в серых рубашках, на ногах – сабо. Сам он всех простых радостей детства был лишен.

– А ну, проказники, достаньте-ка воды из колодца! – прикрикнул на внуков Антуан. – Одного ведра хватит, оставите на приступке. И бегом за родителями! Скажете, что письмо принесли и что у нас гость.

– Не хотите говорить при мальчиках, – догадался Жюстен. – Все так плохо?

– Элизабет узнала, что дед, Гуго Ларош, в свое время придумал целый план, как помешать Катрин и Гийому сесть на пароход в Гавре. Бедная моя девочка! На чердаке в замке нашлись и родительские чемоданы, и даже тряпочная кукла – мой подарок. Еще Элизабет нашла кожаный бумажник Лароша с сохранившимися с тех пор документами – они доказывают его вину. Ларош заплатил уличным бандитам, чтобы они раз и навсегда избавили его от зятя, моего сына.

– Такая низость… Немыслимо! Но вам, мсье Дюкен, я верю на слово. И этот человек, вполне вероятно, мой отец? Два года назад, когда я уезжал отсюда, я был в этом уверен. Теперь предпочел бы, чтобы это была неправда. Мадлен постоянно врала, может, и на этот счет тоже?

– Идем, Жюстен. Посидим под липой, выпьем по маленькой. Летом в доме – что твой лéдник… Мы с тобой мало знакомы. Так, здоровались на ярмарке в Монтиньяке. Но это ничего, это поправимо.

Антуан ободряюще потрепал парня по плечу. Вместе они подошли к столу из сбитых широких досок, на ножках в виде крестовины.

– Забудь, что этот поганец мог быть твоим отцом, – посоветовал старый мельник. – Хорошие отцы растят своих детей, любят, заботятся, научают, что хорошо и что плохо.

– А я запомнил только тычки и обиды: та, что называла себя моей тетей, на них не скупилась, – вздохнул молодой солдат, усаживаясь за стол. – Мне строго-настрого приказывали никому не показываться на глаза, и жил я на чердаке, как звереныш в клетке.

– Тяжко тебе приходилось, Элизабет рассказывала. И я, мой мальчик, искренне тебе сочувствую. Но тем больше твоя заслуга, раз ты сумел остаться таким, как есть, – порядочным, любящим, щедрым душой. Моя внучка тебя очень любит.

– Спасибо вам, мсье Дюкен.

– Зови меня просто дедушка Туан! Мне это будет приятно. И, когда закончится служба, смело приезжай, в моем доме тебе всегда найдется место.

Лицо Жюстена осветилось широкой улыбкой – так его растрогала доброта старика с голубыми глазами, такими же прекрасными, светлыми и ясными, как у Элизабет.

Подошли Ивонн с Пьером и детьми. Муж с женой были в рабочих халатах и фартуках, белых от муки. И только кисти рук у них были безукоризненно чистые и еще блестели от воды.

– Здравствуйте, Жюстен! – воскликнула Ивонн. – Жиль рассказал, что у нас гости. Простите, что мы в таком виде: после обеда нам еще работать, так что не до переодеваний.

Пьер Дюкен, которому было уже сорок девять, задержал взгляд на лице гостя. И был так поражен, что сказал все, что было у него в тот момент на уме:

– Простите, но вы так похожи на Катрин, мою невестку! Выходит, это правда, ну, что вы – сын Лароша?

– Дорого бы я дал, мсье, чтобы им не быть! – ответил сконфуженный Жюстен. – Но беда в том, что доказательств я уже никогда не получу – ни за, ни против.

– Когда вы уехали из Гервиля, Элизабет часто об этом упоминала. Что вы очень похожи с ее покойной матушкой и что у вас такие же белокурые волосы, – подхватила Ивонн. – У меня есть фото Катрин и Гийома, сделанное по случаю крещения их малышки. Я вам покажу!

Старый мельник помрачнел. Он до сих пор не мог смириться с потерей среднего сына.

– Поговорим о другом, – предложил он. – Сегодня пришло письмо из Парижа! Я не открывал, ждал вас. Прочтем, а потом сразу будем обедать. Иначе мальчики в школу опоздают.

Несмотря на радушие Дюкенов, Жюстен чувствовал себя в их семейном кругу лишним. Да еще в обеденное время. Он было встал, но Пьер подал ему стакан вина.

– Письмо из Парижа могла прислать только Элизабет! Наверняка вам будет интересно узнать новости, – сказал он. – Останьтесь!

– Ну-ка, что она тут пишет… – пробормотал Антуан, вынимая из кармана очки.

В конверте также обнаружилось две коричневые картонки с золотым тиснением, в которые обычно для сохранности вкладывались фотокарточки. Все дружно умолкли, и старик стал читать:

Милый дедушка Туан, милая Ивонн, милый Пьер, милые мои кузены!

К сожалению, я не прислала вам приглашения насвадьбу – жизнь в Париже настолько стремительная, беспокойная, что я пренебрегла этой традицией. Объявления о нашем предстоящем бракосочетании вывешивались в мэрии VI округа в течение положенных трех недель, и в субботу, 17 июня, мы наконец поженились. Свидетелями взяли Бонни и дядю Жана, которые в тотже день официально обручились. Оба этих события мы отпраздновали в ресторане на бульваре Сен-Жермен.

Как я уже писала, я довольно долго болела – с самого приезда в столицу. Но теперь поправилась и вышла замуж за того, кого люблю.

Ричард окружает меня заботой и нежностью, такчто обо мне можете не волноваться. Во вторник,27 июня, мы уплываем в Нью-Йорк на пароходе «Гасконь».

Я очень часто думаю о вас, честное слово! Но судьба увлекает меня далеко-далеко от родины, на землю которой мне, возможно, больше никогда не ступить. А может, я все-таки приеду, но только когда человек, разбивший жизнь моих родителей, упокоится навеки.

Я буду очень рада, если Ивонн и впредь будет заботиться об их доме в Монтиньяке. И, конечно же, берите постояльцев, если это будут хорошие, порядочные люди. Это пусть маленький, но доход.

А еще я часто вспоминаю Жюстена. Если он все-таки вернется в Гервиль или если вы его увидите, передайте, чтобы не показывался в замке. Хотя, если хватит смелости, он может потребовать у Гуго Лароша, чтобы тот признал его законным сыном. В будущем это даст Жюстену права на наследство. Свою долю я ему уступаю с дорогой душой.

Еще передайте ему, что оловянный солдатик скоро совершит свое третье трансатлантическое плаванье. Он поймет.

Я вас всех люблю и крепко-прекрепко обнимаю. И отправляю две фотокарточки, которые, надеюсь, вас порадуют.

– Что ж, мой мальчик, даже если б захотел, ты не смог бы выбрать день лучше, чтобы зайти в гости! Внучка тебя не забывает, – воскликнул Антуан, обращаясь к гостю, и только потом положил письмо на стол.