Сара Паборн - Колючий мед

Она раздраженно качает головой.

– Ничего страшного, со мной тоже такое случается, – пытаюсь я загладить расстройство собеседницы. – Я тоже все время что-нибудь забываю. Но как вам жилось и работалось вместе с мужем?

– Хорошо. Без всяких проблем. – Подняв кружку обеими руками, Вероника осторожно делает глоток.

– Вы никогда не ссорились?

– Не припомню такого. Ну, может быть, разок.

– А что вы делали, когда расходились во мнениях?

– Тогда решение принимал один из нас, – отвечает Вероника. Она аккуратно убирает прядь волос со лба и пристально смотрит на меня.

Внезапно я теряюсь, не имея ни малейшего представления, в каком ключе беседовать дальше. Вместо того чтобы продолжать разговор, я осматриваюсь вокруг. На обоях едва заметен цветочный узор. На прикроватной тумбочке стоит крупная ракушка с розовой полостью. Кажется, из ее глубины до меня даже доносится шум моря. Хотя, вероятно, это шумит у меня в ушах. Бывает, что этот шум меняет свой характер и звучание в зависимости от того, где я нахожусь. Иногда он подобен высокочастотному писку, а временами – похож на свист. Но шум морских волн в любом случае приятнее однотонного воя, с которым я боролась с помощью терапии Йуара.

Из коридора слышны звуки закрывшейся двери и удаляющихся шагов. Делаю новый заход.

– Что вам больше всего нравилось в Уно? Можете ли вы выделить какую-то одну характерную черту?

Вероника закрывает глаза и, судя по виду, напряженно думает.

– Он умел молчать, создавая ощущение комфорта, – отвечает она наконец.

Я смотрю на нее с немым вопросом.

– Его сильной чертой была немногословность?

– Уметь молчать так, чтобы другие оставались при этом в хорошем настроении, – искусство. Когда долго живешь вместе, много времени проходит в молчании. Важно, чтобы людям было хорошо вместе и в такие моменты.

– Никогда не думала об этом, – признаюсь я. – Что-нибудь еще помимо способности хорошо молчать?

– Нам часто бывало весело вместе, мы смеялись над всякими пустяками.

– Какими, например?

– С ходу не могу вспомнить. Мне нужно подумать.

Вероника отпивает кофе. В отсутствие других идей я следую ее примеру. В моей голове внезапно воцаряется пустота, мозги словно отшибло, и в то же время что-то в обстановке комнаты меня успокаивало. Все звуки здесь кажутся приглушенными, будто они сразу проглатываются обитой звукоизоляцией стенкой. На балконную ограду присела птичка и, кажется, что-то высматривает.

– К вам посетитель, – говорю я, кивнув за окошко.

– Да, эта птичка заглядывает ко мне иногда. Я ее подкармливаю. Она ест прямо с руки. – Вероника берет овсяное печенье – Но сегодня она свое уже съела. Ей нельзя толстеть. А то летать не сможет.

– Конечно, не сможет, – соглашаюсь я.

– А у вас есть домашние животные?

– У нас с моим бывшим жил кот, но он умер.

– Да, все домашние животные рано или поздно умирают, – подтвердила, кивнув, Вероника.

Беру еще печенье. Мне трудно снова перейти к содержательному разговору. Без всяких сомнений, интервью получилось провальным. «Хорошо умеет молчать», – записываю я в свой блокнот, просто чтобы было чем заняться.

Я могла бы добавить пару строк о себе самой, и они бы неплохо вписались в историю болезни, которую ведет Йуар:

«Интересуется окружающим миром = хорошо. Пытается работать = признак выздоровления». А среди негативных симптомов разместится дерзкая попытка найти автора письма в редакцию. Черта, явно присущая мании величия. Очевидно, тревожный знак. Непродуманное, импульсивное действие.

– У вас с мужем не было детей? – осторожно спрашиваю я. Это всегда чувствительный вопрос.

– Нет, не сложилось. Некоторое время мы пытались, но так и не вышло. Старались сосредоточить внимание на другом. Нельзя получить от жизни все. Вокруг меня всегда были дети других – друзей и постояльцев. – Вероника плотно сжимает губы.

– Что, с вашей точки зрения, главное для сохранения любви? – спрашиваю я. – Можете ли вы дать совет?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, ходили ли вы вместе в рестораны, или как-то по-другому проводили свободное время? – Пытаюсь изобразить доверительную улыбку. Раньше у меня это хорошо получалось.

– В рестораны? Нет, у нас же всегда была дома еда. Иногда мы гуляли вечерами. Вокруг квартала. Или до железнодорожной станции, чтобы отправить письма. Корреспонденцию из почтового ящика поздно забирали.

«Вечерние прогулки», – записываю я. Разговор начинает напоминать пародию. Пот течет с меня ручьем, уже проступили пятна на платье. Вероника проводит рукой по лбу.

– Вы не нальете мне стакан воды из-под крана? Ужасно жарко.

– Конечно.

Поднявшись, плетусь в ванную комнату, вход в нее открывается из прихожей. Пол покрыт розовым пластиковым ковриком, а стены – влагостойкими обоями в тон. Я всегда немного опасалась ванных комнат пожилых людей. Там обычно стоит странный запах, и я боюсь заметить выпавшие зубы или еще какое-нибудь напоминание о бренности жизни. Но в этой ванной пахнет хорошо, чем-то мятным. Наливая воду, рассматриваю крошечный ароматический пакетик с лавандой, висящий на вешалке для полотенец вместе с деревянной расческой на шнурке. Внезапно вспоминаю ванную комнату своей бабушки – завернутые в фольгу ароматические таблетки для ванной с запахом апельсина и большие склянки с дезинфицирующим средством. Все это, кажется, уже принадлежит другой эпохе, а это означает, что я и сама начинаю стареть. Склонившись над раковиной, споласкиваю лицо холодной водой, чтобы взбодриться. Когда я возвращаюсь в комнату, Вероника сидит неподвижно с закрытыми глазами, положив руки на колени. Откашлявшись, протягиваю ей стакан воды, но она не трогается с места. Меня охватывает кратковременная паника. А что, если она умерла посередине интервью? Случился еще один удар. Только этого не хватало.

– Вероника? – Я легонько трогаю ее за плечо, и она вздрагивает.

– Что случилось? – Она смотрит на меня, ничего не понимая спросонья.

– Просто вы слегка задремали. Мы беседовали, я брала у вас интервью.

– Да, я помню. – Она недовольно тянется к стакану, отпивает пару глотков и отставляет стакан в сторону. – Он все еще снится мне по ночам, я не знаю почему. Может быть, из-за жары. В то лето тоже было очень жарко. И еще нам надоедали пчелы, они были везде. В этом году я не видела ни одной пчелы. Вообще никаких насекомых. Цветы не успевают носа из канавы показать, как коммунальщики их скашивают. Им невдомек, что цветы должны дать семена, а иначе они не будут размножаться. А если насекомым негде питаться, как им выжить? Вы лучше бы об этом написали!

Вероника смотрит на меня с возмущением.

– Согласна, это важная тема, – замечаю я.