Ян-Филипп Зендкер - Сердце, которое помнит

Обождав еще немного, я вылез из постели и пробрался в гостиную. Телефон отец оставил на столе. Я не успел задуматься над своим поступком: рука сама потянулась к телефону. Я просмотрел список входящих и исходящих звонков. Два звонка отец сделал незадолго до полуночи и еще один в 12:37. Все – на один и то же номер, который был мне неизвестен. Правда, это еще ни о чем не говорило, поскольку я знал всего два номера: Ко Айе Мина и дядин.

Почти без колебаний я нажал кнопку повторного вызова. Из динамика донеслось потрескивание, потом раздались сигналы вызова. У меня закружилась голова. Стало зябко. Сердце гулко колотилось. Биение сердца заполняло всю грудь, и я едва мог дышать.

Я поднес телефон к уху и ждал. Паузы между гудками становились все длиннее.

Я уже собирался сбросить вызов, когда в динамике послышался угрюмый и усталый женский голос:

– Алло.

В недоумении я смотрел на отцовский телефон. Неужели мне ответила мама?

Мне отчаянно хотелось что-то сказать, но я не находил слов.

– Кто это? – спросила женщина.

Ее голос был совсем не похож на голос мамы. Он напоминал рычание.

Собрав все свое мужество, я прошептал:

– Бо Бо. Это Бо Бо говорит.

Молчание.

Женщина на другом конце линии тяжело дышала. Не знаю, сколько времени успело пройти, прежде чем она спросила:

– Кто?

– Бо Бо.

Опять молчание. У меня начало звенеть в ушах.

– Бо Бо? – переспросила женщина.

– Да.

Я затаил дыхание, не смея шевельнуться.

– Я… я… не знаю.

В ее голосе ощущался вопрос, будто она пыталась что-то вспомнить.

– Из Кало! – крикнул я. – Бо Бо и У Ба.

Женщина отключилась.

Я обеими руками сжал отцовский телефон. Может, она забыла, кто я такой? Может, она стала, как бабушка До Хнин Айе? Та совсем ничего не помнит. Наливает воду в огонь, не может найти дорогу домой и каждое утро спрашивает внуков, кто они такие и что им здесь надо.

Нет, это был голос другой женщины. Не моей мамы.

Это был голос старой больной женщины.

Голос чужого, незнакомого человека.

А потом телефон зазвонил.

Один раз.

Второй.

Я не хотел, чтобы отец проснулся, и отключил звук.

Телефон умолк, но вибровызов оставался включенным. Вибрации отдавались во всем моем теле. С каждым новым сигналом они становились все настойчивее.

Через какое-то время они прекратились и тут же начались снова.

Я в оцепенении сидел на кушетке, не зная, как мне быть. Когда телефон опять завибрировал, я просто вернулся в постель.

Вскоре я уснул.

В тот день отец ждал меня перед школой. Я не сразу его заметил. К концу уроков там всегда столпотворение. Полицейский со свистком регулировал уличное движение. Джипы, приехавшие за офицерскими детьми, перегородили улицу. Между ними лавировали родители, ехавшие на мопедах. Матери с зонтиками в руках ждали своих детей из младших классов.

Отец стоял на другой стороне улицы, в тени бугенвиллеи. Он помахал мне. Наши глаза встретились. Я протиснулся через толпу ребят и побежал к нему.

– Хочешь полакомиться свежим тростниковым соком? – спросил он, зная, как я люблю этот сок. – Или мороженым?

Мы пошли к лотку с мороженым. Там было всего два сорта: со вкусом зеленого чая и папайи. Как раз те, что мне не нравились.

Отец взял меня за руку и мы отправились в закусочную близ рынка, где сели под пластиковым навесом. По небу неслись тучи, предвещая дождь.

Сок был вкусным: прохладным и не слишком сладким. Я пил его маленькими глоточками, стараясь подольше растянуть удовольствие.

Отец закурил чируту и, глядя на меня, вдруг сказал:

– Я говорил с мамой по телефону.

У меня свело живот, словно кто-то из мальчишек на игровой площадке заехал туда локтем. Боль оказалась настолько сильной, что я наклонился вперед и тихо застонал.

Может, та женщина сообщила отцу, что кто-то звонил с его телефона?

Я не хотел ничего слышать об этой женщине. Ни слова.

– Что с тобой? – встревожился отец.

– Живот чуть-чуть болит, – соврал я. – Ничего страшного.

– Она передает тебе свою любовь.

– Кто?

– Твоя мама.

Я пристально смотрел на отца и пытался прочитать у него по глазам. Казалось, достаточно подольше всмотреться в них – и я увижу, что́ у него в душе. С моей стороны это было невежливо, но я не мог удержаться. Отец не отводил глаз. И вдруг во взгляде его что-то дрогнуло. Отец поднял брови и наморщил лоб.

– Что с тобой? – спросил он.

В его голосе слышалось удивление. Или то было замешательство? Может, шаткость, поскольку он врал?

Раскаты грома заставили меня вздрогнуть. Следом хлынул дождь.

– Я спросил, что с тобой?

– Ничего.

– Тогда почему ты на меня так смотришь?

– Как… как я на тебя смотрю? – спросил я, опуская голову.

– Будто я чужой человек, которого ты боишься.

Я не знал, что́ на это ответить.

Отец ждал ответа.

– Бо Бо… – Он взял меня за подбородок и слегка приподнял, чтобы наши глаза снова оказались на одном уровне. – Бо Бо, – повторил он. – Новости не из приятных. Маме нужна моя помощь. Вечером я вынужден уехать в Янгон. Поеду на автобусе. Мне очень жаль, что так получилось.

Я дернул головой. Отец опустил руку.

Меня уже не интересовало, что́ там происходило у него в душе; было ли ему действительно жаль, или он просто так говорил. Меня уже не волновало, говорит он правду или врет, и тяжело ли ему уезжать. Все это меня не интересовало.

Больше всего мне хотелось кричать.

Лягаться.

Ударить его.

Отец не пробыл здесь и трех недель. Мы хотели вместе достроить второй бак для воды. Хотели заниматься музыкой. Выстругивать фигурки из дерева. Готовить еду. Мы собирались побродить по окрестностям и поплавать.

– Хочешь еще сока? – тихо спросил он.

– Нет! – громко и грубо ответил я.

Такой ответ не вязался с моим состоянием. А может, как раз вязался.

– Можно мне поехать с тобой?

Раньше я бы не осмелился задать этот вопрос.

Отец удивленно посмотрел на меня:

– Об этом не может быть и речи.

– Ну пожалуйста!

– Это невозможно.

– Почему я не могу поехать?

– Потому что не можешь. Слишком рано…

– Но почему…

– Потому что я так сказал! – резко перебил меня отец.

– Всего на несколько дней.

– Нет. Это не обсуждается. И довольно скулить. Больше не хочу слышать ни слова об этом. Понял?

Отец никогда не говорил со мной в таком тоне.

Дождь стоял стеной. Вода ручьями стекала с навеса, но меня это не волновало. Я встал и двинулся по улице к железнодорожной станции. Через несколько шагов рубашка, лоунджи и рюкзак промокли насквозь. Мои вьетнамки вязли в глинистой жиже. Я продолжал идти.

– Бо Бо, подожди! – окликнул меня отец, и я прибавил шагу. – Да постой ты!

Мопед, проезжавший мимо, угодил в лужу, отчего вся моя белая рубашка покрылась комьями грязи.