Сара Кроссан - Ириска

Атлантический океан

до самой Америки – плыви,

если хватит духу.

Деревянные стены пахнут мятой и плесенью.

– Я бы хотела здесь жить, – говорю задумчиво девушке,

а она вытирает собаку кухонным полотенцем.

Девушка смеется,

рассказывает про своего брата:

он как-то приехал сюда

на неделю,

еще когда учился в школе.

Чуть с ума не сошел – ему до смерти надоели барабаны!

– Кто играет на барабанах?

– Я, – небрежно отвечает она,

как будто это самое обычное занятие.

Ее зовут Люси;

она говорит так уверенно, словно

все в мире должны обожать ее барабаны.

Опускаю глаза.

Делаю вид, что разглядываю

половицы, лапы собаки,

коврик с рисунком медузы.

Она указывает на крышу – капли уже не стучат.

– Дождь перестал .

Наверное, хочет сказать мне:

«Можешь идти».

И я ухожу.

Папе не нравилось, когда я проводила время с друзьями.

Он говорил:

– Ты думаешь, деньги даются легко? Нет!

Бездельничать может каждый.

Я же плачу за то, что ты учишься плавать,

так заслужи.

Для начала вымой посуду.

Он говорил:

– Сдашь экзамены —

устраивайся работать по выходным.

Я хороший отец. Ведь я же тебя кормлю?

Он говорил:

– Погулять? Нет, уже поздно.

Знаю я эти ваши прогулки!

Вроде бы можно было пригласить друзей в дом,

и в то же время

нельзя.

Софи и Джеки не держали бы язык за зубами,

если бы что-то показалось им странным.

Джеки вообще паникерша, а Софи – болтушка.

Мне не хотелось, чтоб они знали, какой он на самом деле —

грубый, вечно сердитый,

и как обращается с Келли-Энн.

– Что же ты не пришла к Мартину? – недоумевала Джеки.

– Ты ему точно нравишься, он все время тебя приглашает.

Его брат купил себе новый мотоцикл.

Сказал – даст покататься.

Только нужна подходящая обувь.

Там выхлопная труба… Ноги печет.

– Элли, кажется, задирает нос, – сказала Софи.

– А может быть, у тебя уже кто-то есть?

Кто? Случайно, не папа Джеки?

– Заткнись, – сказала ей Джеки.

Толкнула Софи,

и они засмеялись.

Папа Джеки встречался

с двадцатилетней.

Мы так шутили – будто она еще школьница,

а он педофил.

Джеки не обижалась.

– Я хотела пойти, – говорю им.

– Отец не пустил.

– Так приходи в субботу, – сказала Джеки.

– Сходим в кино.

Пройдем без билета.

Вряд ли там что-то хорошее, нечего зря тратить деньги.

Джеки продержалась дольше, чем Софи.

С Джеки

всегда

было проще.

– Не могу.

Я не знала, как объяснить,

почему не могу проводить с ними время?

Боялась, что папа скажет:

«Бездельница».

Или еще что похуже.

Скажет или сделает.

Марла сидит за столом на кухне,

разгадывает кроссворд,

пишет, зачеркивает.

Стучу по косяку, чтобы она не испугалась.

– Я вернулась, – говорю

как можно небрежнее,

в надежде – она помнит Ириску,

а не уборщицу-самозванку.

Мне нужно остаться на ночь.

– О. – Она совершенно спокойна. Бормочет:

– Шесть по горизонтали.

Место жительства: три буквы.

Я тереблю рукав, натягиваю на ладошку.

Шепотом подсказываю ей:

– Дом…

Марла считает клеточки.

– А, ты дома.

Дом. Точно. Подходит!

Папа всегда говорил загадками.

Намеки, подсказки,

пересечение слов

в

е

г о р и з о н т а л ь н о,

т

и

к

а

л

ь

н

о,

зачем все так усложнять?

Я умею разгадывать кроссворды.

Но никогда не могла понять своего отца.

Папа всегда разговаривал громко,

у него такой голос.

Ну, покричал, вот и все,

а потом тишина.

Но меня просто трясет от этого крика.

– Эллисон! Эллисон?

Сколько раз повторять —

не бросай обувь где попало!

Да, мои школьные туфли рядом с диваном.

Я сбросила их и уселась читать.

Кроссовки в ванной:

забыла убрать, после душа.

(Келли-Энн еще не жила у нас;

она-то потом меня научила держаться от папы подальше).

Мне тогда было лет семь;

иногда просыпалась в мокрой постели.

– Эллисон! Обувь должна быть на месте!

Эллисон? Где ты?

Уж точно не уборкой занимаешься.

Он тяжело поднимался

по лестнице.

– Неужели это так трудно?

Разве я многого требую?

– Чистый дом – это не так уж много.

Я же прав?

Так?

Мне казалось, стены дрожали от этого крика.

Вот-вот потолок упадет.

Я вышла из комнаты.

– Папа, прости.

Сейчас уберу.

И разрыдалась,

зашмыгала, из носу потекло.

Даже в горле забулькало.

И он

смягчился.

Наклонил голову и внимательно посмотрел на меня.

– Господи, Эл, я ужасно устал.

Все из-за этого.

Не реви. Мне, наверное, нужно отдохнуть.

Все в порядке?

Если папа бы просто обнял меня тогда —

я бы поняла, что он вовсе не хотел кричать,

что он меня любит.

Не обнял.

Вошел в свою спальню,

сбросил на пол ботинки, одежду,

упал на кровать и заснул.

Вот в чем дело.

Это правда!

Он действительно очень устал.

Марла на пару минут задремала.

Вдруг вскидывает голову.

– Где Мэри?

Вцепилась в кресло.

– Я не знаю, где Мэри.

Поднимаю обе руки – не знаю!

– Я кушать хочу.

И тычет в меня пальцем, будто бы я

морю ее голодом.

– Ладно, я что-нибудь приготовлю.

Что вы хотите?

– Хочу, чтобы Мэри пришла. А ты кто такая?

Пусть придет Мэри!

– Я же Ириска.

Марла улыбается, искоса смотрит на меня,

уже забыла, что хочет кушать.

Разрумянилась, даже как-то помолодела;

откуда энергия?

– Ириска! О, нам же надо практиковаться!

– В чем? – спрашиваю ее.

– Смеешься?

Ну-ка давай! Иначе точно поколочу.

И Марла

пошла танцевать:

да так задорно,

в бешеном темпе,

я даже испугалась —

вдруг налетит на что-нибудь

и ударится, ведь рядом камин.

– Ну-ка, Ириска, не отставай!

Роджер сказал, нам с тобой надо быть в форме.

Мойра ведь хочет, чтобы он вместо нас взял ее вместе с Фрэнсис.

Ах они сучки!

Ириска, танцуем!

Вытаскивает меня на середину комнаты,

и опять – крутит бедрами,

кружится, смеется!

Музыка гремит на весь дом,

только заканчивается

пластинка,

Марла ставит ее

заново.

Правую ногу вперед,