Брендон Тейлор - Настоящая жизнь

– Будешь? – спросил Уолласа Коул, кивая на начос, попкорн и все остальное. Угощая его едой точно так же, как сам Уоллас чуть раньше мечтал угостить Миллера. Уоллас медленно покачал головой и, вспыхнув, отвернулся.

– Нет, спасибо.

– Как хочешь, – бросил Миллер. И Уоллас почувствовал, что он смотрит на него. От этого взгляда его бросило в жар. Он всегда чувствовал, когда кто-то наблюдал за ним, словно хищный зверь.

– Завтра все в силе? – спросил Коул, разворачивая белую бумажную салфетку.

– Да, – ответил Уоллас.

Тонкая бумага, пропитавшись жиром от тако, тут же сделалась прозрачной. Теперь сквозь нее проглядывали деревянные рейки столешницы. Коул нахмурился. Расстелил сверху еще одну салфетку, затем накрыл их третьей. Аромат еды заглушил идущую от озера сладковато-гнилостную вонь. Запах умирающих растений.

– Что в силе? – спросил Винсент.

– Теннис, – ответили они хором. Винсент хмыкнул.

– Можно было и не спрашивать.

Коул поцеловал его в нос. Миллер с треском открыл контейнер с начос. Уоллас под столом так крепко стиснул руки, что хрустнули пальцы.

– Я, может, слегка опоздаю, – сказал Коул.

– Ничего. Мне все равно еще нужно будет немного поработать.

Немного – это мягко сказано. Уолласу от одной мысли становилось дурно. Столько сил потрачено впустую. И столько же еще придется потратить, чтобы все исправить, притом очень возможно, что и это будет впустую. До сих пор ему неплохо удавалось не думать о проекте, задвинуть проблему в долгий ящик. Но тут на него накатила тошнота. Уоллас зажмурился. Мир медленно и плавно кружился вокруг него. Глупый мальчишка, сказал он себе, глупый, глупый мальчишка. Это же надо было поверить, что у него хоть раз в жизни может что-то получиться. Он ненавидел себя за эту наивность.

– А я как раз поэтому и опоздаю, – рассмеялся Коул. Уоллас открыл глаза. Во рту стоял металлический привкус – не крови или меди, скорее, какой-то серебряный.

– Разве ты завтра работаешь? – спросил Винсент. – У нас вообще-то планы были, а ты собрался работать?

– Я недолго.

– Завтра же суббота.

– А сегодня пятница. А вчера был четверг. Это всего лишь день недели. А то – работа.

– Я по выходным не работаю.

– Ну и что теперь? Медаль тебе выдать? – из голоса Коула брызнула злоба.

– Нет, медаль мне не нужна. Но хотелось бы хоть раз за лето провести выходные со своим парнем. Уж прости меня за это!

– Ну сейчас-то мы вместе, разве нет? Я тут. И ты тут. Мы все тут. Тут мы.

– Ну охуеть ты наблюдательный.

– Так, может, попробуем словить кайф от последних летних денечков?

– А, так ты заметил, что лето заканчивается ? Потрясающе.

– Начинается новый учебный год, – осторожно вставил Ингве. – Ты ведь в курсе, что это значит.

– Новый год – новые данные, – хором сказали Коул и Ингве, воодушевленно блестя глазами. Уоллас хихикнул. На секунду он забыл о себе, вдохновленный их оптимизмом, верой в то, что все возможно. Новый год – новые данные. Сам он в это не верил. Это было просто присловье. Способ самоуспокоения. Уоллас постучал костяшками пальцев по столу.

– Постучим по дереву.

– Господи, – фыркнул Винсент.

– Эй, брось, – Коул попытался обнять его за плечи, но Винсент отпихнул его. Шваркнул на стол стаканчик с мороженым, и то, плеснув через край, расползлось по столешнице. Белая, теплая, как слюна, капля приземлилась Уолласу на запястье.

– Интересно, что бы вы делали, если бы у вас не было возможности учиться? Если бы вам пришлось вкалывать, как всем остальным? – не унимался Винсент. Он обвел взглядом собравшихся за столом. Миллер вскинул брови. Ингве слегка покраснел. Уоллас отщипнул уголок от салфетки Коула и вытер запястье.

– Вкалывать? Прости, но ты в финансах работаешь. Не прибедняйся, – отозвался Коул.

– Я и не прибедняюсь. Я просто спрашиваю, что бы вы делали, если бы вам пришлось самим о себе заботиться? Принимать решения? Строить гребаные планы на будущее? Да вы бы просто пропали.

– Хочешь сказать, я не строю планов? А как же мои проекты? Мои эксперименты? Может, у меня нет планов на наше с тобой общее будущее? Брось, Винсент, мы даже мебель купили.

– Это я купил мебель. Пока я сюда не переехал, ты жил на кампусе вот с этими двумя, – рявкнул Винсент, кивнув на Ингве и Миллера, стоически выдержавших его взгляд. – Вместо тумбочек у вас были накрытые фанерками ведра. Господи Иисусе. Ты в мебели ни хрена не разбираешься. Как и в том, как найти настоящую работу, заплатить налоги, получить медицинскую страховку. У нас даже настоящего отпуска ни разу не было. Пять дней в Индиане – ну офигеть просто. Предел мечтаний.

– А прошлым летом мы были у твоих родителей в Миссисипи, разве нет?

– Да, Коул, но твоя родня не выносит геев. Вот в чем разница.

Уоллас рассмеялся и тут же захлопнул рот. Ему снова стало неловко от того, что такая интимная сцена разыгрывается у него на глазах. И все же он не мог заставить себя отвернуться. Поначалу Винсент и Коул, улыбаясь, беззлобно подначивали друг друга, теперь же оба явно распалились. Они отодвинулись друг от друга. Скамейка под ними зашаталась, стол накренился, и еда поползла к краю. Миллер успел подхватить контейнер с начос, пока тот не шлепнулся на землю.

– Миссисипи, – улыбнувшись, пояснил Коул Уолласу. – Ты-то представляешь себе, что это значит.

– Я из Алабамы, – уточнил тот, но Коул лишь прикрыл глаза.

– Ты понял, что я имею в виду. Невелика разница.

– Положим, я сам из Индианы и все равно считаю, что это ужасно, – вклинился Миллер. – Винсент в чем-то прав.

– Да ты, считай, из Чикаго, – возразил Коул. – Дело не… Просто Винсент ненавидит мою семью.

– Не ненавижу я их. Чудная семейка. Сплошь расисты и гомофобы.

– Расистка из них только моя тетка, – пояснил Коул Уолласу.

– Ага, а его мать сказала, что у них в церковной общине возникло противостояние . Давай, Коул, объясни ребятам, кому же они противостоят.

– В их церковь стала ходить чернокожая семья. Или только раз попыталась прийти. Не знаю… – буркнул Коул, закрыв лицо руками. Шея его стала темно-бордового цвета.

– Так что не говори мне, что они…

– Там, где я рос, черные в одну церковь с белыми не ходили, – вставил Миллер. – По крайней мере, так было, пока я сам не прекратил туда ходить. Что сказать, Индиана.

– Мои родные, конечно, в церковь вообще не ходят, – подхватил Ингве. – И темнокожих у нас в городе нет. Но бабушка с дедушкой их любят. Говорят, шведы – это скандинавские черные.

Уоллас подавился собственной слюной. Ингве поежился и снова принялся жевать тако.

– Короче, я просто хотел сказать, что в жизни есть нечто более важное, чем ваши пипетки и пробирки, – сердито заключил Винсент. – Вы только прикидываетесь взрослыми. А сами знай играете в свои игрушечки.