Сэмуэль Шэм - Клиника «Божий дом»

– Итак, чему же вы научились? – спросил Толстяк. – Вы узнали, что кожа при почечной недостаточности истончается и легко травмируется и что частники Дома – дебилы. Что еще? Что теперь может случиться с этим несчастным?

Студенты выпустили целое стадо зебр, и Толстяк велел им заткнуться. Мы с Потсом недоумевали.

– Инфекция, – сказал Чак. – Почечная недостаточность повышает восприимчивость к инфекциям.

– Именно! – сказал Толстяк. – Добро пожаловать в Город бактерий. Придется сделать анализы на все, что только можно. Если бы не Доновиц, этого беднягу выписали бы завтра. Теперь он будет лежать здесь недели, если, конечно, выживет. А если он об этом узнает, мы попадем в Город исков.

При этих словах студенты опять возбудились. Они задумались о правах пациентов, а «здравоохранение с человеческим лицом» всегда было горячей темой. Студенты хотели просветить пациента и надоумить его подать иск.

– Дохлый номер, – сказал Толстяк. – Чем хуже частник, тем лучше он умеет подойти к пациентам и тем больше они ему благодарны. Если даже врачи верят в иллюзорного доктора из телевизора, то что же говорить о пациентах? Рассказать им, что существует врачи категории «ноль-ноль»? Ни за что!

– «Ноль-ноль»? – переспросил я.

– С лицензией на убийство, – пояснил Толстяк. – Время обедать. После микробиологического анализа узнаем, куда совал руки Доновиц перед тем, как он попытаться убить этого уремичного шлимазла.

Толстяк оказался прав. В ране кишели самые разнообразные бактерии, в том числе вид, естественной средой обитания которого была клоака домашней утки [19] Ничего удивительного. Далеко не всегда медицинский персонал моет руки между осмотрами пациентов. У меня был пациент, поступивший в состоянии септического шока. В крови была обнаружена бактерия, обычно встречающаяся на сосцах дойных коров. Пациенту было 84 года, и последние несколько лет он провел в доме престарелых, не вставая с постели. Как и все гомеры, он выжил. . Толстяк заинтересовался и задумал опубликовать статью «Случай утиной задницы Доновица». Пациент был на пороге смерти, но все-таки выжил. Через месяц его выписали, и он отправился домой в уверенности, что случай с куском кожи, оторванным заботливым и славным доктором, был обязательной частью его – такого удачного – курса лечения в Божьем доме.

Толстяк пошел обедать, а наш кошмар возобновился. Максин потребовала, чтобы я назначил Софии аспирин от головной боли, но когда я уже ставил подпись под назначением, до меня вдруг дошло, что я несу ответственность за любые осложнения и побочные эффекты, и я остановился. Вдруг у Софи аллергия на аспирин, а я об этом не спросил? Да нет же, спросил! Нет у нее аллергии. Я начал расписываться, но вновь остановился. Аспирин может вызвать язву. Хочу ли я, чтобы эта СБОП истекла кровью и умерла из-за язвы? Лучше я подожду Толстяка, уточню, стоит ли давать ей аспирин. Он вернулся.

– Толстяк, я должен спросить у тебя кое-что.

– У меня есть ответ, у меня всегда есть ответ!

– Ничего, если я дам Софи аспирин от головной боли?

Посмотрев на меня как на инопланетянина, Толстяк уточнил:

– Ты вообще понимаешь, что спрашиваешь?

– Да.

– Рой, послушай. Матери дают аспирин младенцам. Ты сам себе даешь аспирин. Что с тобой?

– Кажется, мне просто страшно подписать назначение.

– Она бессмертна. Успокойся. Я буду рядом, хорошо?

Он закинул ноги на стол и раскрыл «Уолл-стрит джорнал». Я назначил аспирин и, чувствуя себя полным кретином, отправился осматривать гориллу по имени Зейс.

Сорок два, злобный, с серьезной болезнью сердца. Ему нужно было поставить новый внутривенный катетер. Я представился – и попробовал. Руки тряслись, от жары в палате я начал потеть, и несколько капель пота упали на стерильное поле. В вену я не попал. Зейс взвыл, застонал и начал вопить:

– Помогите! Медсестра! Болит! Сердце! Где мой нитроглицерин?!

Отлично, Баш. Твой первый сердечник – и ты устроил ему инфаркт.

– У меня инфаркт!

Отлично. Позовите доктора. Стоп, я же и есть доктор.

– Ты врач или кто? Нитроглицерин! Быстро!!!

Я положил таблетку ему под язык. Он велел мне проваливать. Я был совершенно убит – и мечтал о том же.

День, наполненный великими медицинскими достижениями, продолжался. Мы с Потсом вертелись вокруг Толстяка, как утята вокруг мамы-утки. Толстяк сидел, задрав ноги, с интересом читая о мире ценных бумаг, акций, слияний и поглощений. Но в то же время – как король, чувствующий свое королевство так же хорошо, как и собственное тело, догадывающийся о разрушительном наводнении на окраине своих земель по пульсации почек, а о необычайном богатстве урожая – по тяжести в желудке. Толстяк знал все, что происходит в отделении, и говорил нам, что делать, предупреждал о том, чего делать не надо, помогал нам. И лишь один раз он поднялся с места – и сделал это стремительно, решительно, героически.

У Потса был плановый пациент по имени Лео. Изможденный, седовласый, располагающий к себе, слегка запыхавшийся Лео стоял у сестринского поста, у его ног лежал саквояж. Мы с Потсом представились и поболтали с ним. Потс был счастлив наконец-то увидеть пациента, с которым можно было нормально общаться, который не казался смертельно больным и не пытался его избить. Но мы не знали того, что Лео попытается умереть прямо сейчас. Хихикая над одной из шуток Потса, он вдруг посинел и свалился на пол. Мы застыли, онемев и не в силах пошевелиться. Единственной моей мыслью было: «Как же неудобно получилось с беднягой Лео». Толстяк окинул нас взглядом, вскочил на ноги, закричал: «Бейте его!» [20] Удар в область грудины – действие из алгоритма сердечно-легочной реанимации. , но мы были слишком шокированы, чтобы действовать. Толстяк промчался мимо нас и сам ударил Лео в грудь, интубировал, начал закрытый массаж сердца, поставил катетер – и с хладнокровной виртуозностью организовал возвращение Лео из мира мертвых. Для помощи при остановке сердца сбежалась целая толпа, и нас с Потсом оттеснили от поля боя. Мне было стыдно, я чувствовал себя беспомощным. Лео, который смеялся над нашими шутками. Его попытка умереть была совершенно сюрреалистической, и я отрицал само ее существование. А Толстяк был великолепен, им можно было любоваться как произведением искусства.

Вернув Лео к жизни, Толстяк вместе с нами вернулся к посту медсестер, закинул ноги обратно на стол, вновь открыл журнал и сказал:

– Хорошо, хорошо. Ну да, вы запаниковали и теперь чувствуете себя полным дерьмом. Мне это знакомо. Это ужасно, и произойдет еще не один раз. Просто не забудьте то, что было. И ЗАКОН НОМЕР ТРИ: ПРИ ОСТАНОВКЕ СЕРДЦА ПЕРВЫМ ДЕЛОМ ПРОВЕРЬ СОБСТВЕННЫЙ ПУЛЬС.