Сэмуэль Шэм - Клиника «Божий дом»

– Давление? Мистер Рокитанский, как поживаете?

Казалось, что когда Максин попыталась измерить давление на его почти вертикально торчащей руке, мистер Рокитанский чувствовал себя не очень. Но он все же изрек:

– КХРША.

Настоящий боец.

– Давление сто девяносто на сто, – доложила Максин.

– Это называется положение Тренделенбурга, – заявил Толстяк. – Так как большинство гомеров с трудом поддерживают давление, вам не часто придется менять это положение на противоположное.

Затем Толстяк показал нам, как поднять головной конец койки для пациентов с отеком легких и как поднимать ножной конец для предотвращения венозного застоя. Наконец, после того, как мы, казалось, сделали с койкой все возможное (кроме сворачивания в рулет с Рокитанским в качестве начинки), Толстяк радостно сказал:

– А самое важное я оставил напоследок. Вот эти кнопочки регулируют высоту. Вы готовы, мистер Рокитанский?

– КХРША.

– Отлично, потому что мы начинаем, – объявил Толстяк и нажал кнопку. Койка опустилась. Толстяк сообщил: – Эта кнопка позволяет двигать койку вверх, эта – вниз. Учитывая ЗАКОН НОМЕР ДВА, который гласит…

– ГОМЕРЫ СТРЕМЯТСЯ ВНИЗ», – автоматически произнесли мы.

– …единственный способ сделать так, чтобы они себя не покалечили – положить матрасы на пол. Но медсестры против, потому что в таком случае им приходится ползать для того, чтобы подать или унести судно. Мы попробовали сделать так в прошлом году, но в итоге движение суден прекратилось, и отделение стало вонять как скотный двор в Топеке. Но неважно, сейчас мы двинемся вверх.

Толстяк крикнул «Поехали!», нажал кнопку, и Рокитанский начал плавно подниматься.

– Пылесосы, дамское белье, бытовые приборы, игрушки! – продекламировал Толстяк, когда Рокитанский был в полутора метрах над землей, поравнявшись со всеми нами. – Это – одна из самых важных позиций. Гомер, упавший с этой высоты, неминуемо получает межвертельный перелом бедра и автоматически СПИХИВАЕТСЯ ОРТОПЕДАМ. Эта высота, – резюмировал сияющий Толстяк, – называется «ортопедической». Но это полумера. А теперь – окончательное решение. – Толстяк вновь нажал на кнопку, и мистер Рокитанский вознесся над нашими головами. – Эта высота – «нейрохирургическая». Падение отсюда означает СПИХ В НЕЙРОХИРУРГИЮ. А оттуда они почти не возвращаются. Спасибо, господа. Встретимся после обеда.

– Погоди! – остановил его Леви, студент ЛМИ. – Это же жестокое обращение с мистером Рокитанским!

– Что ты имеешь в виду? Мистер Рокитанский, как поживаете?

– КХРША.

– Но он всегда так отвечает!

– Уверен? Мистер Рокитанский! Эй, там, наверху! Хотите сказать нам что-нибудь еще?

Мы ждали, затаив дыхание. С нейрохирургической высоты до нас донеслось:

– ДА.

– Что?

– ДЕРЖИ ВНИЗУВНИЗУВНИ…

– Господа, спасибо еще раз. Вы скоро выясните, что, если нажать кнопку «вниз», мистер Рокитанский спустится вниз. Все, обед.

– Он же, конечно, не всерьез? – промямлил Потс. – Никто не может быть таким садистом. Это он просто так извращенно пытался меня подбодрить.

– Боюсь, что всерьез, – сказал я. – Мне он показался очень серьезным.

– Это ужас! – простонал Потс. – Ты правда думаешь, что он хочет использовать койку, чтобы старики ломали ноги? Это же бред!

– Чак, а ты как считаешь?

– Кто знает, старик, кто знает.

Мы с Потсом обедали, глядя, как Толстяк закидывает еду в рот. Чак сегодня дежурил – и его вызвали, чтобы принять первого нового пациента. Потс мог говорить только о том, что надо было вдарить по Желтому Человеку стероидами, и о том, как же он хочет к Отису, к своему псу. Я же теперь был не столько испуган, сколько растерян – и очень озадачен представлениями Толстяка о заботе и оказании медицинских услуг. К нам подсели еще трое тернов из северного крыла отделения № 6. Гипер-Хупер и Эдди Глотай Мою Пыль с двух сторон поддерживали Коротышку, который выглядел таким же измочаленным, как и Потс. Чак уже видел его ранним утром и рассказывал о том, что тот был страшно перепуган: «Старик, он бегал с большой огромной бутылкой валиума и каждые несколько минут глотал по таблетке». С Коротышкой, Гарольдом Рантским, мы дружили на протяжении всех четырех лет студенчества в ЛМИ. Коренастое творение двух успешных психоаналитиков, он казался пропсихоанализированным насквозь. И хотя он был не глупее остальных на курсе, всегда выглядел каким-то пристыженным, был тихим и застенчивым, слабым и робким. Он не умел шутить, но смеялся над чужими шутками. У Коротышки были серьезные проблемы с личной жизнью. В общаге он жил в одной комнате с главным сексуальным гигантом курса, который иногда разрешал Коротышке смотреть в замочную скважину на то, что он вытворял. В итоге сексуальная жизнь Коротышки свелась к общению с пикантными журналами и порнофильмами. Однако незадолго до начала интернатуры – после многочисленных проб и ошибок – у него все-таки завязались отношения с Джун, интеллектуалкой и поэтессой, писавшей асексуальные, бесчувственные и абсолютно безжизненные стихи.

Коротышка казался выжатым. Его усы обвисли. Он сел, достал пузырек, положил очередную таблетку на свой гамбургер и проглотил. Когда я спросил, что он выпил, он ответил:

– Валиум. Витамин V. Я в жизни так не боялся!

– Ты что, дежурил?

– Нет, дежурю сегодня. Вчера был Хупер.

Я спросил Хупера, как прошло дежурство. Его глаза заблестели так же, как во время рассказа Жемчужины о тайной аутопсии, он хихикнул и сказал:

– Супер, просто супер. Два трупа. Одна семья согласилась на аутопсию. Видел с утра своими глазами. Потрясающе!

– Тебе помогает валиум? – спросил Потс Коротышку.

– Я становлюсь несколько сонным, но зато непрошибаемым. Отличная вещь. Назначаю его всем пациентам.

– Что? – поразился я. – Ты всем даешь валиум?

– Почему бы и нет? Им же тоже страшно от мысли, что их док – я. Кстати, Потс, спасибо тебе за перевод Желтого Человека, – саркастически добавил Коротышка. – Превосходно!

– Прости, – пробормотал Потс. – Я должен был дать ему роидов. Судороги прекратились?

– Пока нет.

Мой пейджер запищал, призывая вернуться в отделение. Собираясь, я спросил Глотай Мою Пыль, как дела у него.

– Как дела? По сравнению с Калифорнией – полное говно.

Сестрички Рокитанского вызвали меня для отчета, я снова почувствовал себя молодцом. Их слуховые аппараты работали на полную мощность, они жаждали новых известий от «доктора их брата». Я ощущал себя хозяином положения и верил, что могу что-то сделать. Они ловили каждое мое слово. Когда мой пейджер снова запищал, они извинились, сказав, что понимают: у меня множество важных дел. Оставив их, я отправился на свой первый амбулаторный прием, чувствуя себя превосходно. Когда я вошел в лифт, люди смотрели на меня, пытались прочесть мое имя на бейдже, знали, что я – док. Я гордился своим стетоскопом, кровью на рукаве халата. «Толстяк просто перегорел», – думал я. Быть доком здорово. Ты можешь помочь людям. Они верят в тебя. Ты не можешь их подвести. Мистер Рокитанский поправится.