Сэмуэль Шэм - Клиника «Божий дом»

– Что привело вас в больницу?

– Что привело? Доктор Путцель. В своем «континентале».

Я прервал Леви и проинструктировал Молли о том, в каком положении должна быть Софи: свернувшись в позу эмбриона, спиной ко мне. Когда она склонилась над Софи, обхватив ее колени и шею, руки Молли оказались раскинутыми, как у распятого Христа. Я заметил, что две верхних пуговички на ее гофрированной блузке расстегнуты, и мой взгляд оказался прикованным к ее великолепной груди, выпрыгивающей из тесного лифчика. Она заметила, куда я смотрю, и сказала, улыбаясь: «Начинай». Какой сумасшедший контраст между этими женщинами! Я боролся с желанием немедленно засунуть член прямо в эту соблазнительную ложбинку между грудями Молли. Тут в палату заглянул Потс и спросил, не знаем ли мы, где Библия.

– Библия? Для чего?

– Зарегистрировать смерть, – ответил Потс и исчез.

Я попытался вспомнить, как делать спинномозговую пункцию. В ЛМИ у меня это получалось особенно плохо, а у стариков дело еще и осложнялось тем, что межпозвоночные связки кальцифицировались и становились тверже окаменевшего мышиного дерьма. А тут был еще и жир. Жир – смерть для терна, он прячет все анатомические образования. Надев резиновые перчатки, я пытался нащупать у Софи межпозвоночное пространство, но сделать это было нереально. В какой-то момент мне показалось, что я его все-таки нашел, – и я ввел иглу. Софи вскрикнула и задергалась, я вел иглу глубже – и она завопила и забилась всем телом. Прическа Молли растрепалась, и каскад блестящих светлых волос рассыпался по старому и потному телу Софи. Я возбуждался каждый раз, когда видел ее вырез, и бесился, Леви что-то комментировал, а Софи кричала и билась от боли каждый раз, когда я пытался ввести иглу глубже. Я попытался найти на жирной спине Софи другую точку. Неудача. Еще раз. Ни хрена. Из-под иглы пошла кровь, а это означало, что я попал не туда. Куда же я попал? От пота мое лицо стало скользким, и очки упали на стерильное поле. В тот же момент Молли ослабила хватку, Софи развернулась стремительно, как пружина, и чуть было не УСТРЕМИЛАСЬ ВНИЗ с высоты чуть ниже ортопедической, но в последнюю секунду мы все-таки успели ее поймать. Я был покрыт потом, моя самоуверенность растворилась в нем без следа. Я велел Леви прекратить ухмыляться и позвать Толстяка. Тот вошел, моментально поставил Молли и Софи в нужную позицию и, напевая джингл из рекламы сосисок, одним отточенным движением прошел через все жировые слои и вошел в субдуральную полость. Я был потрясен его виртуозностью. Мы смотрели, как вытекает прозрачная спинномозговая жидкость. Толстяк отвел меня в сторону, на манер спортивного тренера приобнял за плечи и прошептал:

– Ты далеко ушел от позвоночника и попал либо в почку, либо в кишечник. Молись, чтобы это была почка. Если это кишечник, мы попадаем в Город инфекций, а Софи ждет финальный СПИХ в патологию.

– Патологию?

– Морг. Оттуда не возвращаются. Но, мне кажется, идея сработала. Послушай.

– Я ХОЧУ ДОМОЙ, ХОЧУ ДОМОЙ, ДОМОЙ…

Я был в ужасе при мысли о том, что спровоцировал инфекционный процесс, который окончательно уделает Софи. Недобрым знаком казалось и то, что в соседней палате Потс как раз разбирался со своим первым покойником. Его пациент, молодой отец, вчера игравший с сыном в бейсбол, умер. Потса позвали, чтобы официально зарегистрировать смерть. Мы заглянули в комнату. Потс стоял у койки, его студент держал Библию, на которую Потс возложил руку. Другая его рука была поднята и протянута в сторону тела; оно было белым, как собственно и положено телу покойника. Потс произнес:

– Властью, данной мне штатом и этой великой страной, объявляю тебя, Эллиот Реджинальд Нидлман, умершим.

Молли прижалась ко мне так, что я почувствовал ее грудь, и спросила: «Это что, обязательно?» Я сказал, что не знаю и уточнил у Толстяка. Он ответил: «Конечно нет. Единственное, что ты обязан сделать по закону государства и штата, – это положить две монетки из своего кошелька на глаза умершего».

Совершенно опустошенный, с красными от недосыпа глазами, Потс сидел с нами около поста медсестер. Еле ворочая языком, он пробормотал:

– Он мертв. Наверное, мне надо было отправить его на операцию раньше. Я обязан был что-то сделать! Но когда его привезли, я так умотался, что вообще не соображал!

– Ты сделал все что мог, – утешил его я. – У него лопнула аневризма, ничего бы его не спасло. Хирурги же отказались его брать.

– Да, они сказали, что уже слишком поздно. Но если бы я действовал быстрее…

– Хватит об этом, – прервал Толстяк. – Послушай меня, Потс. Есть закон, который ты должен выучить. ЗАКОН НОМЕР ЧЕТЫРЕ: ПАЦИЕНТ – ТОТ, У КОГО БОЛЕЗНЬ. Понятно?

Но прежде чем Потс успел что-либо понять, нас прервал шеф-резидент, Рыба. Лицо его было очень озабоченным. Как выяснилось, и Желтый Человек, и Нидлман были не пациентами частников, а пациентами Дома, и поэтому Рыба был за них в ответе.

– Болезни печени меня особенно интересуют, – заявил Рыба. – Я недавно имел возможность познакомиться с последними мировыми исследованиями, посвященными быстротекущему некротизирующему гепатиту. На самом деле, этот случай с Лазлоу может стать очень интересным исследовательским проектом. Возможно, кто-то из молодых сотрудников в определенный момент решит заняться этой работой?

Добровольцев не оказалось.

– В любом случае мы, и я, и Легго, считаем, что ты, Потс, слишком долго ждал с назначением стероидов. Ты меня понимаешь?

– Вы абсолютно правы, – потерянно согласился Потс. – Я понимаю.

– Я сейчас отправляюсь на импровизированный консилиум, посвященный случаю Лазлоу. Мы пригласили специалиста из Австралии, он мировая знаменитость и эксперт по этой болезни. Со стороны Дом в этой ситуации выглядит не очень-то хорошо. Вы ждали слишком долго. Да, и еще, – заявил Рыба, глядя на грязный халат и расстегнутую рубашку Чака, – вопрос внешнего вида, Чак. Это не слишком профессионально и неподобающе для Дома. Чистый халат и галстук завтра же. Ясно?

– Да, да, – сказал Чак.

– А ты, Рой, – сказал Рыба, кивая на только что зажженную мной сигарету, – наслаждайся, пока можешь, так как каждая сигарета отнимает три минуты твоей жизни.

Я едва сдерживал раздражение. Рыба свалил на свой консилиум. Болезненная тишина окутала нас. Толстяк нарушил ее, сплюнув:

– Урод! Теперь послушай меня, Потс, если ты хочешь стать таким же дерьмом, то верь ему. Если нет, то слушай меня: ПАЦИЕНТ – ТОТ, У КОГО БОЛЕЗНЬ.

– Ты серьезно собираешься одеться прилично? – спросил я Чака.

– Конечно, нет, старик, конечно, нет. В Мемфисе мы не надеваем галстуков даже на похоронах. Старик, эти гомеры – что-то. Ни один из четырех поступивших пациентов не поверил, что я их доктор. Они думают, что я сутенер.