Вячеслав Репин - Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа

Вслушиваясь в голос племянницы, Петр не произносил ни слова. Каким-то внешним, посторонним умом он вдруг понимал, что ждал этого звонка не для того, чтобы устроить ей разгон или затеять разбирательства. В этот момент в нем еще хватало трезвости для понимания, что единственно здравой реакцией на звонок было бы отказать ей в приезде, сказать это простыми, ясными и необидными словами и тут же назначить встречу где-нибудь в городе, чтобы обсудить всё с глазу на глазу в более нейтральной, не домашней обстановке. Однако язык не поворачивался.

– Пэ, давай не будем усложнять себе жизнь. Она и без того сложная… такая сложная, что плакать хочется, – нарушила Луиза молчание. – А хочешь, я на такси доеду? Зачем тебе тащиться на вокзал?

– Нет, я приеду, – спохватился он. – Дождись меня. На обычном месте…

Новое серое платье, поверх него бежевый жакет на металлических пуговицах, уже знакомые дорогие черные туфли мужского фасона… – Луиза была одета неброско, но с умением, выглядела посвежевшей, изменившейся и опять повзрослевшей. Но это впечатление было вызвано, скорее всего, переменой в прическе: по-новому низко закрученный на затылке узел держался при помощи черной бархатной розочки.

Замедлив перед ней шаг, Петр поймал на себе вопросительно-испуганный взгляд. Ни ему, ни ей не удалось перебороть улыбку. Просветлев всем лицом, Луиза подняла с асфальта свой кожаный рюкзак. Петр выхватил его, вздохнул, показал рукой в центр стоянки, и они зашагали к машине.

Стараясь заполнить чем-нибудь молчание – в машине, в тесном замкнутом пространстве вновь появилась натянутость, – Петр принялся рассказывать о новых насыпях, появившихся за это время вдоль леса и дороги, из-за которых уже вторую неделю приходилось делать объезд через холмы, дальней дорогой, тем самым маршрутом, по которому Луиза любила добираться в Гарн от вокзала. Гораздо проще было бы сказать – по той дороге, на которой они недавно застряли с Робером. Но всякое упоминание о том дне вдруг казалось лишним, разоблачающим.

Требовались усилия, чтобы избегать ее взгляда. Поднять на Луизу глаза было выше его сил, хотя мгновениями он удивлялся, с какой внешней легкостью ему удавалось скрывать творившуюся внутри душевную смуту.

Все вдруг оказывалось куда более противоречивым и неожиданным, чем четверть часа тому назад, когда он только ехал на вокзал и в тот момент заставлял себя не думать ни о чем всерьез. Смесь родственного и плотского, ужасавшая именно тем, что не поддавалась никакой серьезной оценке или самоконтролю, но будоражившая до последней жилки, не умещалась в сознании. Ему казалось, что нечто подобное должен испытывать человек, только что приговоренный к максимальной мере наказания – к какой-нибудь столь вечной и столь мучительной каре, что в нее просто невозможно поверить. Как ему поверить в то, что это могло случиться именно с ним?

Казалось необходимым найти хотя бы название переполнявшим его чувствам. И он не знал, на чем остановиться, не мог прийти к ясности. Положа руку на сердце, внутренне он уже открещивался от нее, от ясности. Отчего, вероятно, и ловил себя на другом неприятном чувстве, что даже в такой двусмысленной ситуации он не теряет прежней уверенности в себе и в своих поступках…

Въехали в Дампиерр. На узких тротуарах было людно. Торговые ряды, выстроившиеся вдоль залитых солнцем фасадов домов, сама приземистость которых отдавала чем-то временным, опереточным, ломились от фруктов и овощей. Здесь же торговали сырами и всякой всячиной. По случаю субботы товар предлагался в лотках прямо посреди улицы.

Петр свернул на выложенную булыжником покатую площадь и запарковал машину. Они выбрались на площадь и не спеша спустились к главной улице. Петр предложил войти в кафе с табачным отделом за сигаретами. Луизе садиться не хотелось. У пустой стойки под медленно вращающимся вентилятором Петр заказал два стакана минеральной воды с сиропом из мяты. Вместе наблюдали за двумя по-летнему одетыми завсегдатаями в шортах и в майках, которые играли во французский бильярд в соседнем зале, с азартом гоняя по зеленому сукну три разноцветных шара.

Выцедив полстакана изумрудной жидкости, Петр предложил сделать мелкие покупки для дома. Они рассчитались и вышли на улицу.

Пройдясь вдоль продуктовых магазинов, они задержались у округлых стеклянных прилавков мясной лавки, где Петр, сам не зная зачем, решил купить готовое заливное из телячьих ножек. Луиза, едва завидев под стеклом витрины это блюдо, с отвращением отвернулась, бросив на весь магазин:

– Пэ! Да это же копыта!

Стоило ему после этих слов перевести взгляд на витрину, как он с удивлением обнаружил, что вид заливного производит на него то же самое впечатление. Действительно копыта! И блюдо действительно больше не вызывало ничего другого, кроме отвращения.

Он всё же вошел внутрь и купил ростбиф. После чего они зашли в булочную за хлебом, остановились купить газету, затем зеленый салат и пакет крупных черно-фиолетовых слив. Осталось купить переходник для садового шланга в хозяйственном магазине, о чем садовник напоминал всю неделю.

Пока Петр выбирал нужный, Луиза разглядывала тесно заставленные полки с инструментами, которые производили на нее до странности сильное впечатление. Вдоль витрин были выставлены электропилы, рубанки, точильные и полировальные устройства. Седовласый, пожилой хозяин с апоплексическим от алкоголизма лицом грузно шастал туда-сюда, припадая на правую ногу и вынося из подсобки то одно, то другое. Однако все, что бы он ни предлагал, не подходило. Петр просил показать ему металлические переходники. Хозяин же приносил пластмассовые и уже начинал обижаться на привередливость.

Они вышли на улицу и уже почти вернулись к машине, когда с порога одного из угловых магазинов на них вылетел Сильвестр-муж.

Узнав Петра, Сильвестр от неожиданности едва не оступился с бордюра. На нем не было лица. Петр слышал, что жизнь Сильвестров сотрясали ссоры, что Женни Сильвестр, стараясь отойти от них, уехала в Страсбург к родителям.

– Ты как туча, – сказал Петр, пожимая соседу руку.

Сильвестр прильнул щетиной к щеке Луизы и, вскинув на нее мелкие, темные глаза, сделал попытку улыбнуться, но у него вышла кислая гримаса.

– Остановился по дороге, – вздохнул Сильвестр и зачем-то показал содержимое своего пакета с покупками.

– Женни всё в Страсбурге?

Сильвестр кивнул:

– Сын тоже к ней поехал… На следующей неделе должна вернуться.

– Я бы не портил себе кровь на твоем месте. Всё образуется, поверь мне! – подбодрил Петр.

Окинув Петра непонимающим взглядом, Сильвестр уступил Луизе дорогу. Она прошла вперед, и все трое медленно пошли по тротуару в сторону площади, где Сильвестр запарковал свой «опель».